государственным ценам, причём делали это, разумеется, не выстаивая часами в очередях за дозволенной порцией (“Больше двух в одни руки не давать!”), а договариваясь об опте с директорами магазинов и заведующими складов, разумеется, не без выгоды для последних. Затем тот же товар сбывался населению во много, подчас в десятки раз дороже. Таким образом, из госторговли в Донбассе начисто исчезли мясо, колбаса, сахар, масло, сыр, яйца, лекарства, мыло… Полки магазинов были пусты. Уходя на смену, шахтёр нёс в “тормозке” только варёную картошку или кашу. Все продукты “перетекли” в кооперативы.
Терпение кончилось, когда кооператоры скупили всё пиво в регионе по 32 копейки за бутылку и стали продавать его по 3–4 рубля. Уголь в Донбассе даётся тяжело, проходчик лежит на деревянном трапике в темноте и духоте, под ним течёт вода, в лицо летят осколки угля, температура в забое 40–45 градусов. За смену теряет 1–2 кг веса, главным образом влаги. Зарабатывал тогда за смену горный рабочий 10–15 рублей, выходил из забоя на поверхность и первым делом восстанавливал водный баланс – выпивал пару бутылок пива, на что теперь уходила почти вся зарплата, нести домой было нечего.
Следом за пивом из госторговли в кооперативную перекочевала продажа почти 100 % сигарет, спичек, стиральных порошков и мыла. Не только бельё постирать, шахтёры помыться не могли после смены! Мыло в раздевалках нитками резали на мелкие кусочки и раздавали в душе. Купить всё это можно было в кооперативах только по 7—8-кратно завышенной цене. Окурки на улицах исчезли. Люди курили листья деревьев и траву. Но в Донецкой области показалось и этого мало. Там создали вообще адскую ситуацию. Водопроводные и канализационные трубы в шахтёрские посёлки положили, видимо, сразу после войны. За эти года они просто сгнили. Руководство решило их заменить. Поставили на должность зампредседателя облисполкома молодого, очень энергичного комсомольского работника. Тот стал показывать геройские результаты, не зная системы материально технического обеспечения ремонта инфраструктуры, не получив даже лимитов на новые трубы, он весной организовал выемку всех магистральных труб горячей воды, не получив новых. Всю зиму люди грели квартиры и частные дома, воду для помывки и стирки, как могли. В дополнение, как специально, зимой прошёл мощный град и шифер на большинстве домов был пробит насквозь. Обещали поставить новый, но не поставили. Желая ускорить ремонт, этот молодец дал команду снимать шифер с муниципального жилья. Этому “идиоту с инициативой” в Киеве якобы пообещали трубы, и он сразу дал указание вынимать трубы холодного водоснабжения. Народ, которому пришлось бегать “в туалет за углом”, просто взвыл. Честно говоря, не знаю, что ещё нужно было придумать, чтобы взбесить людей? Вот уж поистине – “хотели как лучше, а получилось как всегда”. Реакция шахтёров была понятной: начались массовые и очень эмоциональные забастовки, которые ещё и активно подогревались жёнами. Партийное начальство почти повсеместно попряталось за спины руководителей исполнительной власти. К слову, точно так же повело себя и руководство ЦК КПСС. Вот тогда правительству (а Рыжкову особенно) припомнили всё. Мол, вас же предупреждали, что так может быть?! Вы клялись, что этого не допустите.
На деле же никто не знал, взявшись проводить перестройку, что это такое!
После этих событий моё отношение к опасениям, выказывавшимся ранее на Политбюро, сильно изменилось. Там, где раньше виделся только консерватизм, родились тяжёлые раздумья о поспешности, недальновидности, слабой проработанности и поверхностности многих решений. Вопрос не в идеологии или, вернее, не в ней одной. Старшее поколение беспокоилось о том, чтобы уберечь страну от острых общественных противоречий и столкновений. Очевидно, что все мы, независимо от возраста, были под воздействием своего исторически ограниченного жизненного опыта и знаний».
В Совмине был создан антизабастовочный штаб, его представители каждый день встречались с представителями различных шахтёрских движений. По словам В. И. Щербакова, он лично принял в Москве около ста делегаций от стачечных комитетов. Каждый день спорили до хрипоты.
Рыжков Н.И.: «Они, предусмотрительные, все наши совместные решения протоколировали, непременно требовали моей визы на протоколе, все наши беседы на диктофоны писали, потом приезжали к себе домой, собирали митинг на площади и врубали запись через репродукторы: мол, не зря съездили, всё путём. За десять дней мы вместе с представителями забастовочных комитетов от всех бассейнов страны подготовили знаменитое тогда постановление Совмина Nq 608, в котором попробовали решить многие действительно принципиальные, главные вопросы, вычленив их из невероятного множества больших и малых проблем, за десятилетия скопившихся у шахтёров»[72].
Это весьма важное постановление было подписано ночью 3 августа.
Не для красоты слога в новом постановлении было написано: «Под личную ответственность руководителей министерств, ведомств, объединений и предприятий». Все понимали, что каждая запятая в новом документе будет находиться под пристрастным контролем самих рабочих.
Ещё раз отметим, что основные вопросы в постановлении, естественно, были связаны с социальной областью, решать их предстояло Госкомитету под руководством В. И. Щербакова: повышение заработной платы, увеличение продолжительности отпусков, размеров пенсий, сокращение сроков выхода на пенсию и проч, и проч.
Щербаков В. И.: «Всего в Госкомтруд и ВЦСПС поступило более 2,5 тыс. требований стачкомов. Действительно, четыре пятых требований могут быть удовлетворены на местах, в том числе с участием министерств. И только пятая часть вопросов выходит на союзный уровень – это режим труда, отпуска, помощь малообеспеченным семьям, пенсионное обеспечение. Хотя многое трудовые коллективы могут сделать и без правительства. Ведь им предоставлены широкие права в расходовании заработанных средств.
Мне кажется, есть общие глубокие причины того, почему плохо решаются местные проблемы. К сожалению, новый хозяйственный механизм плохо проникает вглубь трудовых коллективов. Есть движение в верхнем слое, а человек у станка почти не ощущает перемен. Подавляющая часть членов стачечных комитетов и в глаза не видела Закон “О госпредприятии”, не знает прав, которыми он наделил трудовые коллективы. Требуют, например, предоставить право самим определять нормы труда, устанавливать расценки. А ведь эти права даны им законом ещё в 1987 году!
Это эмоциональный слой. Но если взглянуть с точки зрения глубины проблемы, можно увидеть и другой аспект. Почему, например, так обострилась проблема самостоятельности шахт? Многие министерства – не только Минуглепром СССР – использовали перестройку управления отраслями в своих интересах и вместо расширения прав предприятий пошли по пути их ограничения. Идея перестройки в том, чтобы создать механизм для свободных действий любой хозяйственной ячейки. А министерства, стремясь сократить количество “единиц управления”, начали десятками “вколачивать” шахты и заводы в объединения, лишая их юридической самостоятельности. В Минуглепроме количество самостоятельных шахт сократилось в 3,5 раза, а
