Обас важным видом удалились, закрыв за собой дверь.
–Итак, Рори? – произнес Громобой.
–Он был твоим информатором, – сказал Аллейн, – не правда ли? То есть одним изтех, кого мистер Гибсон столь неизящно, но верно именует стукачами?
III
Громобой,при всей его врожденной громогласности, обладал талантом впадать в неожиданноемолчание. На этот раз он проявил свой талант в полной мере. Он оставалсянеподвижным и безмолвным достаточно долго, чтобы часы в кабинете успелиоткашляться и пробить десять. Лишь после этого он сжал затянутые в белыеперчатки ладони, утвердил на них подбородок и заговорил.
–Я помню, в прежние дни в “Давидсоне”, – сказал он и в его необычайно звучномголосе вдруг прорезалось нечто напевное, окрасившее эту фразу в густые ностальгическиетона, – мы как-то разговорились с тобой одним дождливым вечером обо всем насвете – обычный для юношей разговор. В конце концов, мы принялись рассуждать оправительствах, о применении силы и неожиданно для себя обнаружили, что словнобы стоим на противоположных сторонах глубокого ущелья, едва ли не пропасти,через которую не перекинуто никакого моста. Мы были полностью отрезаны один отдругого. Помнишь?
–Да, помню.
–По-моему, мы оба удивились и встревожились, обнаружив себя в таком положении. Ия, помнится, сказал примерно следующее: мы с тобой наткнулись на естественныйбарьер, такой же древний, как наши, отличные один от другого процессы эволюции– в ту пору нам нравились громкие слова. А ты ответил, что существуют огромныетерритории, которые мы можем исследовать совместно, не натыкаясь на такиебарьеры, и что для нас же будет лучше, если мы не станем выходить за ихпределы. Так мы с тобой и поступали, начиная с того дождливого вечера. И досегодняшнего дня.
–Я не вправе бродить вместе с тобой по тропам такого рода воспоминаний, – сказалАллейн. – И если ты с минуту подумаешь, то поймешь почему. Я полицейский, яобязан исполнять свой долг. Первое, чему нас учат, это необходимость сохранятьполную отрешенность. Если бы я знал, во что выльется это задание, я попросил быизбавить меня от него.
–А во что оно вылилось? Что уж такое особенное ты... откопал?
–Могу рассказать. Я думаю, что позапрошлой ночью несколько человек, некоторые изних – фанатики, каждый отчасти не в своем уме и каждым движет собственноенеотвязное побуждение, намеревались убить тебя, свалив это убийство на твоегокопьеносца, твоего “млинзи”: это как раз те самые люди, о которых я всепорываюсь с тобой побеседовать. Но прежде всего – Санскрит. Прав ли я в моейдогадке относительно Санскрита? Он действительно был твоим информатором?
–В данном случае, дорогой мой Рори, я могу лишь сослаться на мое право неразглашать определенные сведения.
–Да, наверное. Хорошо. Кокбурн-Монфор. Его надежды занять при новом режимевысокий воинский пост потерпели крушение. Мне было сказано, что это привело егов ярость. Должен ли он именно тебя благодарить за свою преждевременную отставку?
–О да, – холодно ответил Громобой, – именно я от него и избавился. Он превратилсяв алкоголика, так что полагаться на него было опасно. Кроме того, моя политикасостояла в том, чтобы назначать на высшие посты только нгомбванцев. Мы все этоуже обсуждали.
–Он угрожал тебе?
–Прямых угроз я от него не слышал. Я предоставил ему возможность личновстретиться со мной, и он повел себя оскорбительно. Мне докладывали, что, напившись,он изрыгает угрозы. Все было очень глупо и я давным-давно об этом забыл.
–Ты – да, он, возможно, нет. Ты знал, что его пригласили на прием?
–Я сам предложил пригласить его. В прошлом он хорошо нам послужил. Мы наградилиего медалью.
–С этим ясно. Далее. Ты помнишь дело Гомеца?
Накакой-то миг Громобой приобрел удивленный вид.
–Конечно, помню, – сказал он. – Отвратительный был человек. Зверь. Убийца. Яимел удовольствие обеспечить ему пятнадцатилетнюю отсидку. Хотя вообще-то он заслуживалсмертной казни. Он...
Громобойне докончил фразы, спросив вместо этого:
–А он тут причем?
–Похоже, твои источники предоставили тебе неполные сведения. Хотя, возможно, ониими и не владели. Гомец переменил имя. Теперь его зовут Шериданом, и он живет впяти минутах ходьбы от твоего посольства. На приеме его не было, но он входит вкруг этих людей и по тому, что я о нем слышал, первая неудача его не остановит.Он предпримет новую попытку.
–Вот в это я верю, – сказал Громобой. Аллейн впервые увидел, как на его лицепоявляется озабоченное выражение.
–Когда ты позировал Трой вчера вечером, – сказал Аллейн, – он следил за домом,сидя на другой стороне улицы. Возможно, он и сейчас там. За ним приглядывают, иочень внимательно. Как ты считаешь, он способен предпринять что-либо в одиночку– бросить, к примеру, бомбу – в твою машину или в окно моего дома?
–Если им все еще владеют чувства, которыми он проникся ко мне во времяпроцесса... – начал Громобой и опять умолк, не докончив фразы.
Просидевнекоторое время в задумчивости, он внезапно разразился обычным своим громовымхохотом, на этот раз прозвучавшим не вполне убедительно.
–Что бы он ни предпринял, – сказал Громобой, – его ожидает полное фиаско. Бомбу!Нет, право же, это слишком глупо!
Намиг-другой Аллейна охватило пугающее ощущение, что он сам того и глядивзорвется. С немалым усилием овладев своим голосом, он ровным тоном уведомилГромобоя, что если попытка покушения на него и обернется полным фиаско, то лишьблагодаря бдительности и расторопности столь презираемого им Гибсона и еголюдей.
–А почему вы его не арестуете? – небрежно полюбопытствовал Громобой.
–А потому, что, как тебе самому отлично известно, мы не производим арестов,исходя из беспочвенных, по всей видимости, подозрений. Он не сделал ничего, чтодавало бы нам право арестовать его.
Громобой,судя по всему, слушал его вполуха, что отнюдь не умеряло владевшего Аллейномраздражения.
–В этой компании состоит еще один человек, – сказал он, – слуга по имени Чабб.Тебе это имя о чем-нибудь говорит?
–Чабб? Чабб? Да, конечно! По-моему, я слышал о Чаббе. Это ведь слуга мистераУипплстоуна? Он проходил мимо с подносом, когда я разговаривал с его хозяином,и тот показал мне его. Не хочешь же ты сказать?..
–Что Сэм Уипплстоун тоже в этом участвует? Вот уж нет. Но слуга его участвует,это мы установили.
Похоже,последних слов Громобой попросту не услышал. Он вдруг вскочил на ноги, однимплавным, как у животного, движением распрямившись во весь свой гигантский рост.
–О чем я только думал! – воскликнул он. – Притащился к тебе! Привлекая к твоейжене внимание этого опасного идиота, способного закидать ее, если не бомбами,то камнями на улице! Я должен немедленно убраться отсюда. Если позволишь, язагляну к ней на минуту, чтобы извиниться, и сразу исчезну.
