–Я бы за это не поручился.
–Нет? Так или иначе, я повернулся к Кокбурн-Монфорам. Описать выражения их лицили, вернее, чередование выражений, я затрудняюсь. Потрясение, неверие, ярость.Полковник полиловел еще пуще, а миссис Монфор только и сумела выдавить: “Неможет быть!”. Тут он схватил ее за руку так, что она скривилась, и оба, несказав больше ни слова, вышли из магазина. Я видел, как он поволок ее в сторонумастерской. Она упиралась и, по-моему, умоляла его о чем-то. Миссис Пиреллисказала что-то по-итальянски и прибавила: “Уедут, я только образуюсь”. Я ушел.Проходя Каприкорн-Плэйс, я увидел, как Кокбурн-Монфоры поднимаются на своекрыльцо. Он по-прежнему держал ее за руку, а она, как мне кажется, плакала. Этовсе.
–Это было – когда? Полчаса назад?
–Около того.
–Хорошо, мы все обсудим позже. Спасибо, Сэм.
–Сильно я навредил?
–Надеюсь, что нет. Думаю, вы лишь ускорили кое-какие события.
–Я хотел переговорить относительно труб с Шериданом – только об этом, уверяювас. Его не оказалось дома. Может быть, мне?..
–Может быть, но скорее всего вас опередят Кокбурн-Монфоры. Впрочем, попробуйте.
–Хорошо.
–И про Чаббов не забудьте, – сказал Аллейн.
–Да. О Господи. Если хотите.
–Только не переборщите. Сообщите им новость, и все.
–Да.
–Я буду дома примерно через четверть часа – это на случай, если я вам понадоблюсь.Если звонка от вас не будет, я сам, как только сумею освободиться, позвоню вам,– сказал Аллейн.
Онсвязался с человеком, ведущим наблюдение, и услышал, что Санскрит послепосещения квартирного агента вернулся в гончарню и больше не выходил.Мастерская закрыта, окна по-прежнему занавешены.
Минутпять спустя Аллейн, подъехав с Фоксом к своему тупичку, обнаружил егоперекрытым, как и вчера, полицейским кордоном. На сей раз толпа здесь собраласьдаже побольше, появилось также множество фоторепортеров, донимавших суперинтендантаГибсона крикливыми жалобами на грубость констеблей. Поговорив с Гибсоном,Аллейн вошел в дом, провел Фокса в кабинет, а сам направился прямиком в студиюТрой. Она уже успела изрядно поработать над фоном.
–Трой, – сказал Аллейн, – когда он появится, мне нужно будет побеседовать с ним.Наедине. Не думаю, что это займет много времени, но с другой стороны, не знаю,насколько наш разговор его расстроит.
–Вот черт, – сказала Трой.
–Да, я знаю. Однако возникли осложнения. У меня нет выбора.
–Ладно, ничего не попишешь.
–Черт знает как неудобно все складывается, но такова ситуация.
–Не расстраивайся, я все понимаю. Слышишь? Он подъехал. Тебе лучше самомувстретить его.
–Я скоро приду. И что гораздо важнее – надеюсь, он тоже.
–И я надеюсь. Удачи тебе.
–Аминь! Да будет по твоим словам, – сказал Аллейн.
Онвышел к дверям как раз вовремя, чтобы встретить Громобоя, сопровождаемого“млинзи”, который нес огромный букет красных роз и, к удивлению Аллейна, вел наповодке белую афганскую борзую в красном ошейнике. Громобой объяснил, что пес,похоже, совсем пал духом.
–Скучает по хозяину, – сказал Громобой.
Онпоздоровался с Аллейном с обычной своей жизнерадостностью, но затем,вглядевшись в его лицо, сказал:
–По-моему, что-то не так.
–Да, – сказал Аллейн. – Нам с вами нужно поговорить, сэр.
–Хорошо, Рори. Где?
–Вот сюда, пожалуйста.
Онивошли в кабинет. Увидев Фокса, к которому успел присоединиться Гибсон, Громобойостановился.
–Похоже, разговор предстоит далеко не частный.
–Речь пойдет о вопросе, касающемся полиции, и моих коллег в частности.
–Вот как? С добрым утром, джентльмены.
Ончто-то сказал “млинзи”, тот передал ему розы, вышел вместе с собакой и прикрылза собой дверь.
–Вы не присядете, сэр? – спросил Аллейн.
Насей раз Громобой не стал возражать против его официального тона.
–Разумеется, – сказал он и опустился в белое кресло. Парадный мундир, надетый имдля позирования, сидел на нем великолепно. Красные розы сообщали общей картинесюрреалистический оттенок.
–Нельзя их куда-нибудь их пристроить? – спросил Громобой.
Аллейнположил розы на стол.
–Это для Трой? – поинтересовался он. – Она будет в восторге.
–Итак, о чем мы станем говорить?
–О Санскрите. Не могли бы вы сказать мне, что находилось в конверте, который онпринес в посольство сразу после полуночи? Конверт был адресован Первомусекретарю, однако несколько слов, написанных на нем, указывали, что он предназначаетсядля вас.
–Ваши люди весьма ревностно выполняют свои обязанности, мистер Гибсон, – сказалГромобой, на Гибсона, впрочем, не взглянув.
Гибсонкашлянул.
–По-видимому, специальный пропуск, несущий мою личную печать, для них не указ, –прибавил Громобой.
–Если бы не пропуск, – сказал Аллейн, – конверт скорее всего вскрыли бы. Надеюсь,вы сообщите нам о его содержимом. Поверьте, я не стал бы спрашивать, если бы несчитал это очень важным.
Громобой,с той минуты, как он сел, не сводивший с Аллейна глаз, произнес:
–Конверт вскрыл мой секретарь.
–Но он сказал вам, что в нем находилось?
–Записка с просьбой. О некоторой услуге.
–О какой?
–Об услуге, связанной с возвращением этого человека в Нгомбвану. По-моему, яговорил вам, что он намеревается вновь обосноваться там.
–Не означает ли это, что он хочет уехать немедленно и просит как можно скореепредоставить ему въездные документы – визу, разрешение на въезд, все, что дляэтого требуется? То есть ускорить обычную процедуру, которая занимает,насколько я понимаю, не один день?
–Да, – сказал Громобой. – Именно так.
–Как вы полагаете, почему он сказал полицейским, что в конверте находятсяфотографии, которые вы приказали доставить без промедления?
Насекунду-другую лицо Громобоя приобрело сердитое выражение. Однако он сказал:
–Не имею ни малейшего представления. Это утверждение смехотворно. Ни о какихфотографиях я не распоряжался.
–Мистер Гибсон, – сказал Аллейн, – не могли бы вы с мистером Фоксом оставить наснаедине?
