–Я слышал, он завтра улетает.
–Да. В два-тридцать. Вслед за тем, как он в последний раз попозирует Трой.
–Ну знаете! – воскликнул мистер Уипплстоун, с вежливым благоговением покосившисьна Трой. Трой прыснула.
–Не смотрите на меня с таким ужасом, – сказала она и к изумлению Аллейна,мистера Уипплстоуна да и к собственному тоже чмокнула последнего в макушку. Увидев,как порозовела кожа под его редкими, аккуратно причесанными волосами, она сказала:– Не обращайте внимания. Это мой портрет меня так раззадорил.
–Зачем же все портить! – с неслыханным молодечеством выпалил мистер Уипплстоун.– Я уж было отнес это на собственный счет.
II
–По всем канонам, если они существуют, – говорила Трой в половине двенадцатогоследующего утра, – портрет не закончен. Но даже если бы вы отсидели еще одинсеанс, не думаю, что я смогла бы с ним что-нибудь сделать.
Рядомс ней стоял, глядя на портрет, Громобой. Во все время позирования он не выказалзастенчивости, обычной для натурщика, не желающего произносить банальности, иво все время ни единой не произнес.
–В том, что вы сделали, – сказал он, – присутствует нечто явственно африканское.– У нас пока нет выдающихся портретистов, но если бы они были, я думаю, онивряд ли смогли бы вас превзойти. Мне приходится постоянно напоминать себе, чтоавтор этого портрета не принадлежит к числу моих соотечественников.
–Вряд ли вы смогли бы сказать мне что-нибудь более лестное, – призналась Трой.
–Правда? Я рад. К сожалению, мне пора: нам с Рори нужно кое-что обсудить да ипереодеться мне не мешает. До свидания, моя дорогая миссис Рори, и огромное вамспасибо.
–До свидания, мой дорогой президент Громобой, – откликнулась она. – И спасибовам.
Онаподала ему перепачканную краской руку и проводила его в дом, где ждал Аллейн.На сей раз Громобой явился без “млинзи”, который, как он сказал, занят в посольствепоследними приготовлениями к отлету.
Онис Аллейном выпили на прощание по рюмочке.
–Визит получился несколько необычный, – заметил Громобой.
–Да, не совсем, – согласился Аллейн.
–Что касается тебя, дорогой мой Рори, ты проявил завидное умение обходить острыеуглы.
–Старался как мог. Не без помощи, если это правильное выражение, дипломатическойнеприкосновенности.
Громобойробко улыбнулся ему. Редкостный случай, подумал Аллейн. Обычно он либоразражается хохотом, сияя, словно маяк в ночи, либо хранит важное молчание.
–Итак, – сказал Громобой, – этих неприятных людей убил полковник Кокбурн-Монфор.
–Весьма на то похоже.
–Очень неприятные были люди, – задумчиво сказал Громобой. – Противно былоприбегать к их услугам, однако – нужда заставила. Тебе в твоей работе навернякаприходится попадать в подобные ситуации.
Посколькусказанное было чистой правдой, Аллейн не нашел, что ответить.
–Необходимость позволить им вновь обосноваться в Нгомбване вызывала у насглубокое сожаление.
–Что ж, – сухо сказал Аллейн, – теперь сожалениям пришел конец.
–Вот именно! – радостно воскликнул Громобой. – Как гласит пословица, нет худабез добра. От Санскритов мы избавлены. Это приятно!
Аллейн,не находя слов, молча взглянул на него.
–Я что-нибудь не так сказал, старина? – спросил Громобой.
Аллейнпокачал головой.
–А, я кажется понял. На горизонте опять замаячила пресловутая пропасть.
–И мы опять можем разойтись, назначив новую встречу где-нибудь в другом месте.
–Вот почему ты так и не задал мне некоторых вопросов. Например, до какой степения был осведомлен о контр-заговоре против моего предателя-посла. Или о том, имелли я сам дело с одиозными Санскритами, сослужившими нам столь добрую службу.Или о том, не сам ли я придумал, как заставить бедного Гибсона заблудиться втрех соснах нашего парка.
–Если бы только Гибсона.
Набольшом черном лице Громобоя обозначилось выражение крайнего огорчения. Онстиснул плечи Аллейна и крупные, налитые кровью глаза его наполнились слезами.
–Постарайся понять, – сказал он. – Мы свершили правосудие в соответствии снашими нуждами, с нашими древними традициями, с нашими глубинными убеждениями.Со временем мы изменимся и постепенно эти черты отомрут в нас. Пока же, драгоценныймой друг, думай о нас... обо мне, если угодно, как...
Онпоколебался и, улыбнувшись, закончил с новой ноткой в раскатистом голосе:
–...как о незаконченном портрете.
Кода
Оченьтеплым утром в самом разгаре лета Люси Локетт в красивом ошейнике, который,похоже, и самой ей чрезвычайно нравился, сидела на ступеньках крыльца доманомер один по Каприкорн-Уок, оглядывая окрестности и прислушиваясь к тому, чтотворилось в подвальной квартирке.
МистерУипплстоун нашел подходящего съемщика, и Чаббы готовили квартирку к еговселению. Внизу гудел пылесос, раздавались какие-то неравномерные удары. Из открытыхокон доносились голоса Чаббов.
Саммистер Уипплстоун ушел в “Неаполь”, чтобы купить камамбера, и Люси, никогда наМьюс не ходившая, ожидала его возвращения.
Пылесосзамолк. Чаббы обменивались мирными замечаниями, и Люси, движимая приливомвошедшего в пословицу любопытства, присущего ее породе и полу, аккуратноспрыгнула в садик, а из него – в подвальное окно.
Имуществопоследнего обитателя этой квартиры уже вывезли, однако кое-какой сор в ней ещеоставался. Люси для начала сделала вид, будто охотится на смятую газетнуюстраницу, а после принялась копаться по разным укромным углам. Чаббы необращали на нее внимания.
Когдамистер Уипплстоун возвратился домой, кошка сидела на верхней ступеньке крыльца,прикрывая что-то передними лапами. Она оглядела хозяина и коротко произнесланечто одобрительное.
–Ну-ка, что у тебя там такое? – спросил хозяин. Он вставил в глазницу монокль инагнулся, вглядываясь.
Этобыла маленькая глиняная рыбка.
