Аллейнвзял миссис Кокбурн-Монфор за руку. Волосы ее торчали в разные стороны, глазакосили. Трудно было сказать, чем от нее пахнет сильнее – джином или духами.
Аллейнразвернул ее спиной к нише и лицом к мужу. Он чувствовал, как ее покачивает.
–Хьюги! – произнесла она. – Ты ведь не сделал этого? Скажи, что не сделал! Хьюги!
Онапыталась высвободиться из рук Аллейна и подойти к мужу поближе.
–Я не могла больше вынести, Хьюги, – закричала она. – Одна, после того, что тысказал. Куда ты пойдешь и что сделаешь. Я не могла не прийти. Мне нужно было узнать.
Иточно так же, как незадолго до того Чабб обрушился на жену, Полковник обрушилсяна свою.
–Придержи язык! – взревел он. – Ты пьяна!
Оназабилась в руках Аллейна и, борясь с ним, развернулась лицом к нише.
Изавизжала. И вместе с визгом из нее потоком полились признания, настолькоубийственные, что Полковник сделал яростную попытку наброситься на нее, так чтоФокс, Томпсон и Бейли еле-еле его удержали. Тогда ее обуял ужас, она приняласьумолять Аллейна не подпускать к ней мужа и в конце концов рухнула в обморок.
Посколькуположить миссис Кокбурн-Монфор здесь было некуда, ее полуволоком отвели наверхк миссис Чабб и оставили – безостановочно лепечущей о том, как плохо он с нейобращался, и как она поняла, когда он в слепом гневе выскочил из дому, что онсделает то, что грозился сделать. Все это записывал полицейский, оставленный вкомнате наверху.
Внизуже Аллейн, не имевший ордера на арест, попросил полковника Кокбурн-Монфорапроехать с ним в Скотланд-Ярд, где ему будет официально предъявлено обвинение вубийстве Санскритов.
–И должен предупредить вас, что каждое ваше...
Глава десятая
Эпилог
–Как только мы обнаружили тела, – рассказывал Аллейн, – стало ясно, что это делорук Кокбурн-Монфора. Гончарня находилась под неусыпным наблюдением с тойминуты, как Санскрит вернулся от квартирных агентов. Единственный пробел образовался,когда людей Гибсона отозвали по тревоге. Одновременно автомобильная пробкаотрезала сержанта Джекса от двери, у которой торчал Монфор, так что по меньшеймере пять минут, если не дольше, фасад дома оставался полностью заслоненным грузовиком.За это время Монфора, уже начинавшего громко скандалить, кто-то из Санскритоввпустил в дом, видимо, желая заткнуть ему рот.
Ониочень спешили. Им еще нужно было добраться до аэропорта. Они намеревалисьулизнуть в ближайшие четверть часа, поэтому брат укладывал свиней, а сестраписала письмо агентам. Поэтому они оставили пьяного Полковника, который,увидев, чем они занимаются, на миг врос в пол, и вернулись к своим занятиям.Санскрит укладывал в ящик предпоследнюю свинью, сестра снова уселась за письмо.А Монфор, подойдя поближе, оказался между ними, взял со скамьи последнюю свиньюи в приступе пьяной ярости ударил ею налево и направо. Ужас содеянного отчастипротрезвил Монфора. Перчатки у него были в крови. Он швырнул их в печь, вышелнаружу и снова привалился к двери, то ли умышленно, то ли невольно. Фургон всееще загораживал его, а когда он отъехал, оказалось, что полковник как стоял,так и стоит на крыльце.
–А кто сообщил о бомбе? – спросила Трой.
–Полагаю, кто-то из Санскритов. Чтобы отвлечь команду Гибсона, пока они будутулепетывать в Нгомбвану. Исход покушения поверг их в панику, а мысль оКу-Клус-Карпе в еще пущую. Они должны были понять, что их раскусили.
–Похоже, – сухо заметил мистер Уипплстоун, – что они не переоценили своихдрузей.
–Что похоже, то похоже.
–Рори, насколько пьян был этот несчастный? – спросила Трой.
–Можно ли сказать что-нибудь о степени опьянения законченного алкоголика?Что-то, наверное, можно. Если верить его жене, а у нас нет причин ей не верить,пьян он был мертвецки и, покидая дом, грозился всех поубивать.
–Но вы все-таки считаете, что убийство было полностью непреднамеренным? –спросил мистер Уипплстоун.
–Да. Когда он начал трезвонить у дверей, у него не было сколько-нибудь связногоплана. Одна лишь слепая пьяная злоба и желание добраться до Санскритов. Потомему подвернулась та свинья, оказавшаяся в прискорбной близости от двух голов.Трах-бах, и он снова очутился на улице. С автомобильной пробкой ему попросту повезло,как нередко везет пьяным. Не думаю, что он вообще эту пробку заметил, не будьее, он повел бы себя точно так же.
–Однако у него хватило сообразительности бросить перчатки в печь, – указалмистер Уипплстоун.
–Это единственное, что всерьез свидетельствует против него. Я бы не решилсястроить догадки относительно того, насколько его протрезвило осознаниесовершенного. Или насколько он преувеличивал свое состояние, когда разговаривалс нами. У него взяли кровь на анализ и уровень алкоголя в ней оказался астрономическим.
–Он, разумеется, будет утверждать, что действовал под влиянием выпитого, –сказал мистер Уипплстоун.
–Можете не сомневаться. И готов поспорить, это ему поможет.
–А что будет с моим бедным дурачком Чаббом?
–При обычном ходе дела, Сэм, ему предъявили бы обвинение в сговоре. Если доэтого дойдет, то его прошлое – несчастье с дочерью – и давление, котороеоказывали на него эти люди, несомненно, будут истолкованы как смягчающиеобстоятельства. При наличии первоклассного адвоката...
–Об адвокате я позабочусь. Как и о залоге. Я уже сказал ему это.
–Вообще-то я не уверен, что против него будут выдвинуты серьезные обвинения.Если не считать ключицы “млинзи”, серьезного ущерба от Чабба никто не претерпел.Мы предпочли бы получить от него исчерпывающие показания о заговоре в обмен наосвобождение от судебного преследования.
МистерУипплстоун и Трой обменялись смущенными взглядами.
–Да, я все понимаю, – сказал Аллейн. – Однако задумайтесь на миг о Гомеце. Онединственный, не считая Монфора, организатор заговора, и если есть на свете человек,заслуживший все, что его ожидает, так это он. Для начала мы задержали его заподделку паспорта, обыскали его контору в Сити, якобы занимавшуюся импортом кофеи обнаружили свидетельства совершения кое-каких весьма сомнительных сделок снеобработанными алмазами. А в прошлом у него еще числится отсидка в Нгомбванеза преступление, которое иначе как омерзительным не назовешь.
–А что по части посольства? – спросила Трой.
–Хороший вопрос! Все происшедшее в этой опере-буфф, является, как мы неустанносебе повторяем, их внутренним делом, хотя и образует косвенный мотив в делеМонфора. Что до другого спектакля, – убийства посла, совершенного “млинзи”, –то эта история на совести Громобоя и пусть мой старинный друг сам с нейдоговаривается.
