Второй мировой войны инфекций, полученных участниками войны в результате ранений.
Можно подумать также, что большим препятствием в развитии фаговой терапии явилось полное отсутствие интереса генетиков к бактериофагам как к генетическим объектам в ранние годы после их открытия. Как это ни парадоксально, работы в области фаговой терапии не развивались даже тогда, когда бактериофаги, начиная с 40-х годов, стали уже одним из главных объектов генетики. В данном случае основную роль, по-видимому, сыграло открытие и быстрое внедрение в медицинскую практику, без сомнения, более эффективных в борьбе с инфекционными заболеваниями антибиотиков.
В далекие 1920-е Г. Элиава и Ф. Д. Эрелль стали энтузиастами изучения бактериофагов, планируя создание мирового центра для их изучения в Тбилиси. Проект поддержал С. Ордженикидзе, и началось строительство нового здания института, которое было запланировано, как точная копия института Пастера. Д. Эрелль присылает из Франции оборудование, приборы, библиотеку. Он приезжал в Тбилиси дважды, в 1933 и 1934 годах, получил приглашение от Сталина работать в Советском Союзе. На территории института для него был построен жилой коттедж и Д. Эрелль предполагал переехать в Грузию. В 1935 году в Грузии была издана его книга «Бактериофаги и их клиническое применение», которую он посвятил Сталину.
Однако в 1937 году Г. Элиава и несколько его соратников были арестованы и расстреляны, книга Д. Эрелля была изъята из обращения, а сам Д. Эрелль больше никогда в Советский Союз не возвращался. По данным интернета, в его коттедже разместились службы КГБ. Несмотря на тяжелые испытания, изучение бактериофагов в Тбилисском институте вакцин и сывороток продолжалось, так же как и изучение возможностей их клинического использования. Было налажено и производство бактериофагов, которые использовались как препараты против вспышек дизентерийных и других инфекций. Эти работы долгие годы в силу ряда обстоятельств, включающих, в частности, и отсутствие статистических данных, оставались не доступными для обсуждения их результатов.
Всю организацию экспериментальной школы по генетике бактериофагов взял на себя зам. директора института Таймураз Чанишвили. Он часто приезжал в Москву, и мы его хорошо знали. О нем говорили, что во всем институте только он живет на зарплату, все остальные имеют дополнительные доходы, даже сторож в проходной института. Об этом сразу поведали Т. С. Ильиной, которая не уставала интересоваться обстановкой на новом месте нашего пребывания.
Приехав в институт, мы обнаружили, что там до сих пор работают термостаты и другие приборы ещё со времен Д. Эрелля, красивые, из красного дерева, но все такие старые. И нам как генетикам представлялось, что без внедрения генетических методов невозможен был прогресс в такой сложной проблеме, как использование бактериофагов в качестве лечебных препаратов. И в Советском Союзе в это время антибиотики играли главную роль в борьбе с инфекциями. Надо сказать, что все-таки использование антибиотиков, в силу многих причин, в Советском Союзе, наверное, не было таким бесшабашным, как, например, в Америке, где устойчивость патогенных бактерий к антибиотикам стала очень скоро большой проблемой при их широком использовании и до сих пор очень трудно решаемой. Конечно, эта же проблема существовала и в Советском Союзе и существует и сейчас в России. Генетики бактериофагов во всем мире так до сих пор по-настоящему и не заинтересовались фаговой терапией, хотя без генетических подходов её внедрение в практику представляется не реальным, конечно, вкупе с остальными исследованиями, необходимыми для внедрения новых лекарственных препаратов. Так что получается, что блестящие идеи открывателей бактериофагов, высказанные в начале прошлого столетия, еще не нашли своего реального воплощения в течение многих десятков лет интенсивного изучения бактериофагов. Сейчас ряд американских небольших фармакологических компаний тесно сотрудничает с Тбилисским институтом, имеющим большой опыт в лечении ряда инфекций с помощью бактериофагов. Достижения советских ученых в этой области были суммированы в большом обзоре, автором которого является Нина Чанишвили, по-моему, племянница Таймураза Чанишвили. Т. Чанишвили стал директором Института вакцин и сывороток в 1977 году и оставался им в течение всех неимоверно трудных и даже трагических для судьбы института периодов вплоть до своей кончины в 2007 году.
Вернусь к нашей экспериментальной школе по генетике бактериофагов в 1966 году. Подготовка к ней была напряженной. Мы очень волновались, удастся ли нашим ученикам проделать запланированные эксперименты и получить результаты, которые можно было бы обсудить. Все-таки у большинства из них не было опыта микробиологической работы, да и условия нашей работы были не привычными. Но, в целом, все прошло успешно, и ученики были довольны. Мы с Тамиллой Сергеевной жили в большом гостиничном номере на двоих, а все ученики — в общежитии для артистов цирка. Иногда к нам по вечерам приходили ленинградцы и до глубокой ночи вели интеллектуальные беседы, содержания которых я не помню. Завтракали ученики в хинкальной и шли на занятия. После школы состоялся симпозиум, на который приехали и более именитые персоны. В благодарность за нашу работу институт предоставил нам машину с шофером для однодневного путешествия по Военно-грузинской дороге.
Поехали Роман Бениаминович Хесин, Тамилла Сергеевна и мы с Лёней. Я, как всегда, чувствовала большой пиэтет по отношению к Роману Бениаминовичу и неловкость при общении с ним. Да и он не отличался коммуникабельностью. Но в общем, поездка была прекрасной. Подходили к горе, по которой широким водопадом лился нарзан, пытались войти в бурную горную реку, любовались уникальными красотами Кавказа, вкусно поели в придорожном ресторане. В конце нашего пребывания в Тбилиси Соса Исааковича пригласили на ужин в грузинскую семью. Сын очень хотел поступить в аспирантуру к Сосу Исааковичу. Сос Исаакович, как всегда, взял всех нас с собой. Посредине стола красовался поросенок, и было бесчисленное множество других яств. Вино пили из рога. Такой рог, подаренный когда-то моему папе на 60-летний юбилей, сохранился у нас. Но из него никогда не пили. Тамада сказал, что он еще не видел не-грузина, который бы так профессионально произносил тосты, как это делал мой подвыпивший муж. Не помню, приняли ли мальчика в аспирантуру. А жизнь продолжалась…
Летом 1967 года поехали отдыхать диким образом на Черное море в Коктебель. Поехали сначала вдвоем с Олей. А потом к нам присоединился Лёня. В первый же день чуть не утонули. Олечка заставила меня пойти в море, которое штормило. Волны затягивали нас обратно в море. Чудом выбрались на берег. Это уже потом я научилась выходить из моря при довольно большой волне. Но с морем шутки плохи.
Возвращались усталые после пляжа, а ребенок требовал читать ей взятую с собой книжку «Джура», подаренную когда-то дядей Эммой с надписью «Гип-гип, ура, у Наташи есть Джура!»
