– Очень хорошо, ваша честь, – сказалМейсон. – Извините меня, но я хотел бы просить суд указать окружномупрокурору на недопустимость игнорирования важной улики по данному делу.
Коупленд вздрогнул от удивления и резко повернулся кМейсону:
– О чем это вы толкуете, мистер Мейсон?
Мейсон, отвечая, был сама вежливость:
– Я имею в виду тот клочок бумаги, который был переданвам несколько минут назад и о котором вы умолчали.
– А что тут особенного?
– Но… это же улика!
Окружной прокурор обратился к судье:
– Ваша честь, заверяю вас, что это не улика. Это быловсего лишь частное конфиденциальное сообщение, переданное мне кем-то изграждан, сидящих в зале.
– Кем? – строго спросил Мейсон.
– Не ваше дело! – резко отрезал Коупленд.
Судья Миханн нахмурился:
– Достаточно, джентльмены, вы переходите границыдозволенного. Суд по вашей вине никак не может установить даже подобие порядка.Миссис Эйдамс, будьте любезны, садитесь!
– Но, ваша честь…
– Садитесь и замолчите! У вас еще будет возможностьвысказаться.
– Хорошо, ваша честь, я подожду, – великодушносогласилась наконец-то Лоис.
Мейсон продолжал настаивать:
– Беру на себя смелость… напомнить вам, ваша честь, чтобывы также дали указание окружному прокурору не уничтожать важное вещественноедоказательство, а именно – полученную им из зала записку.
– На каком основании? – поинтересовался судьяМиханн. – Я склонен согласиться с окружным прокурором и считать, что онполучил лишь конфиденциальное сообщение.
– Лично я продолжаю утверждать, что это наиболеесущественное вещественное доказательство. Давайте перечислим людей, которыезнали, что Марвин Эйдамс показывал эксперимент с тонущим утенком, ибо этузаписку мог написать только человек, присутствовавший при эксперименте. Как яполагаю, он советует окружному прокурору вызвать миссис Бурр в качествесвидетельницы по этому поводу… Обвиняемый не знал об эксперименте, да и не могнаписать эту записку. Миссис Бурр ее не писала. Лоис Визерспун – тоже.Очевидно, что и Марвин Эйдамс не писал ее. И, однако же, она была написаналицом, знавшим, где, когда и как был произведен эксперимент! Поэтому суд долженсо мной согласиться, что эта записка – в высшей степени важная улика.
Коупленд возразил:
– С разрешения суда я хочу сказать, что и прокуратура иполиция очень часто получают анонимные послания, содержащие различную полезнуюинформацию. Если… если мы не будем соблюдать конфиденциальность, мы лишимся вдальнейшем подобной неофициальной помощи.
Мейсон отреагировал на это по-своему:
– Я думаю, время приближается к полуденному перерыву.Мы обсудим данный вопрос вместе с окружным прокурором спокойно и не в ходезаседания. Возможно, я сумею убедить вас, что данная записка является ценнейшейуликой.
Судья, однако, не поддержал Мейсона.
– Пока я не вижу основания для того, чтобы окружнойпрокурор представил для всеобщего рассмотрения данную записку, ибо он прав,считая ее конфиденциальной.
– Благодарю вас, ваша честь, – обрадовался Коупленд.
– С другой стороны, – продолжал судья, –поскольку все же не исключено, что записка действительно может оказаться важнымсвидетельством по делу, ее следует сохранить.
Коупленд с достоинством заверил:
– Я и не собирался ее уничтожать, ваша честь.
– А мне показалось, что окружной прокурор успел еескомкать и собирался выбросить, – заметил Мейсон.
Коупленд огрызнулся:
– Это не первая ваша ошибка на этом процессе.
Мейсон спокойно парировал:
– Поскольку я являюсь всего лишь частным лицом, необлеченным властью, мои ошибки не таят в себе какой-либо угрозы невиновнымлицам.
– Достаточно, джентльмены! – распорядилсясудья. – Суд объявляет перерыв до двух часов… Я прошу советников собратьсяу меня в кабинете в половине второго. Прошу окружного прокурора не уничтожатьполученную им записку до тех пор, пока мы не придем к согласию по всемвопросам. Итак, перерыв!
Перри Мейсон лукаво взглянул на Деллу Стрит, выходившую иззала, и воскликнул:
– Черт возьми, вот это была работенка!
– Вы хотите сказать, что специально затягивализаседание?
– И еще как затягивал! Я боролся за каждую минуту. Этадуреха, Лоис Визерспун, собиралась все выложить прямо здесь.
– После перерыва все равно это сделает… Я не знаю, чегов ней больше – честности… или упрямства?
– Желания поступить по-своему, разумеется. Ее никак непереубедишь.
– Ну и как же вы решили поступить?
Мейсон подмигнул:
– У меня впереди целых два часа. За это время яобдумаю, как мне действовать, или же… Или же закончу дело, разумеется!
Они увидели Лоис Визерспун, энергично протискивающуюсясквозь толпу к ним. Еще издали она закричала:
– Это очень-очень умно, мистер Мейсон, но это меня всеравно не остановит!
– Хорошо, только обещайте мне ничего не говорить додвух часов.
– Я хочу все рассказать Марвину.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– Для чего? Чтобы эти два часа он не находил себеместа? Успеете рассказать непосредственно перед тем, как ему надо будет сновадавать свидетельские показания. Для вас же это ничего не меняет.
– Нет, я расскажу ему немедленно.
– Что ты мне расскажешь? – спросил появившийсявдруг у нее за спиной Марвин Эйдамс, нежно беря ее под руку.
В это мгновение к ним подошел бейлиф.
– Джон Визерспун желает поговорить с вами, мистерМейсон. И он также хотел бы видеть свою дочь и, – тут бейлиф во весь ротулыбнулся, – своего молодого зятя.
Мейсон обратился к Эйдамсу:
– Сейчас самое время пойти к нему и все объяснить.Передайте ему, что сейчас я занят, но непременно увижусь с ним до того, какначнется вечернее заседание. Пусть не волнуется. Пока все идет прекрасно, еслитолько дело не испортит ваша жена.
Он круто повернулся и поспешил к Полу Дрейку, которыйжестами давал ему понять, что им необходимо поговорить.
– Тебе удалось что-нибудь выяснить в отношении тогописьма, Пол? – спросил Мейсон, понизив голос.
– Какого?
– Которое я передал тебе… В нем Марвину Эйдамсупредлагали сто долларов, чтобы он научил автора топить утку.
