всегда будет перед моими глазами. Раньше не боялась, а теперь боюсь.
— Не бойся, Акнур, привыкнешь, все страхи пройдут со временем.
— Я и в поезде не могла уснуть. Закрою глаза, а перед взором — побледневшее лицо мертвеца. Зубы торчат. И снова от страха открываю их.
— Все же вы, Акнур, немного поспите, — сказал он, подавая ей подушку. — Не стесняйтесь, так прямо и ложитесь.
Женщина нерешительно опустила голову на подушку и услышала:
— Не бойтесь и спите. Я же сижу возле вас. Хотите, расскажу вам что-нибудь. Вчера ночью Ходжакули-джан спрашивал: «Куда ушла моя мама? Когда она придет?»
Акнур быстро заснула. Парень сидел молча. Потом поднялся, взял подушку и, не гася света, лёг возле нее. Он тоже в ожидании Акнур не спал всю ночь. И теперь заснул очень быстро.
Раньше Акнур работала в детском саду. Председатель сельского Совета Набат сочла, что в большом коллективе женщина быстрее свыкнется с людьми, станет смелее, и перевела ее в полеводческую бригаду Махтума.
И Набат не ошиблась, куда девалась замкнутость недавней вышивальщицы халатов.
Акнур была из рода Махтум, считавшегося святым. Родилась она в селе Гозган Каахкинского района. После окончания семилетки в неполных семнадцать лет ее родители решили: «Ай, да ладно, лишь бы доченька нужды не знала» и выдали девочку замуж за тридцатилетнего, уважаемого Моллу. Она прожила с ним около трех лет.
С малолетства Акнур внушали, что она из святого рода. Запрещали играть с соседскими детьми. Потом она уже сама избегала людей. Жила, не выходя из дому. Росла слабой, как камыш в густой тени.
Сейчас Акнур работает в колхозе. Теперь она хорошо знает, что такое полевой ветер и степное солнце. Стала и здоровее, и смелее. Кругом ведь товарищи по работе.
Привыкшие к вышиванию руки также аккуратно прореживают хлопчатник. Беспорядочно поросшее поле становится похожим на искусно расшитую ткань. Бригадир с восхищением смотрел на прополотые ею ряды.
Акнур вдруг проснулась. Ее взгляд упал на сладко спящего Махтума. Коснулась его длинных черных волос. И вдруг застыдилась. Быстро поднялась и вышла во двор, умылась, поставила чай. Потом она вернулась и еще раз взглянула на спящего. «Какой красивый джигит». Женщина глубоко вздохнула. «Сын очень похож на Махтума. Как же мне его разбудить?»
Она расстелила дастархан, достала каурмы.
— Махтум, вставай, пожалуйста, опоздали на работу.
Он открыл глаза и улыбнулся:
— Хотел вас уложить, да вот и сам уснул. Я побегу. Ходжакули дома один. Отведу его в садик, а оттуда на работу.
Махтум быстро поднялся, умылся, выпил пиалу чая. Когда он уходил, Акнур попросила:
— Махтум, ты меня освободи от работы, пока не пройдет семь дней со дня его кончины.
— Хорошо, Акнур.
— Сегодня третий день. Где же я найду барана?
— У меня есть старая овца, по пути на работу я тебе ее приведу. Кого-нибудь попроси, чтобы зарезали, а мне нужно в поле.
— Спасибо. Я потом расплачусь. А вечером приведи Ходжакули, с ним веселее.
Акнур накинула пуренджек и соблюдала траур по мужу все сорок дней. С нею почти всегда находился маленький Ходжакули. Незнакомые люди думали, что он ее сын. И сам малыш называл ее «мама».
Махтум старался пореже к ней заходить. Опасался, чтобы о такой чистой женщине, как Акнур, не поползли грязные слухи.
Время траура давно миновало. Заткнув за пояс конец старенького платка, наброшенного на голову, Акнур пропалывает хлопчатник, взрыхляет почву. К вечеру колхозники стали расходиться.
«Сегодня мне не надо печь чурек, можно и попозже вернуться. Ходжакули-джан теперь и сам может приходить домой. Достанет игрушки и начнет возиться с ними на полу. Поминки по Молла я справила. В писании сказано: «Умрет муж, жена свободна». Как говорит Набат, и я могу теперь выйти за кого хочу. Ай, нет, стыдно. Да и что я видела от первого замужества?..
Махтум, конечно, славный джигит. Старается не подавать виду, что любит меня. А как же это я из рода святых могу выйти за простого смертного? Наверно, грех».
— Не переутомляйся, Акнур! — тихо прозвучал знакомый голос.
Женщина вздрогнула.
— Ой, Махтум, это вы? Спасибо. Решила закончить начатый ряд.
— Ладно. Заканчивайте. Но я сегодня попозже хотел бы к вам придти. Нужно поговорить.
— Хорошо, приходите… — зарделась она.
«О чем же он собирается говорить со мной?» — растерянно подумала женщина, сама еще не зная, радуется ли она или боится этой встречи. Посмотрела вслед уходящему Махтуму. Ей почему-то расхотелось работать. Неужели сделает предложение? Лучше я пойду домой и немного приготовлюсь к его приходу, сварю обед…»
Акнур подогрела в самоваре воду и выкупалась в большом тазу. Вымыла длинные черные волосы, аккуратно их причесала, заплела в косички и накинула на голову синий шелковый платок. Надела новенькое платье из кетени. Нарядилась как на свадьбу.
Растопила масло, бросила в казан мясо, лук, морковь… Рис положила позже. Все время поддерживала огонь в самоваре.
Ждет… Мысленно представляет облик Махтума. Высокий, смуглолицый, богатырского сложения. Одним словом, пальван. Глаза темные, как ночь. Зубы ровные, белые. Густые черные волосы всегда аккуратно зачесаны.
Сколько лет она безвыходно просидела в доме, когда был жив муж. Теперь — свободна. Может выйти за того, кто ей по душе. У Акнур нет близких родственников. Родители давно померли. Никто не станет возражать, вмешиваться в ее дела.
Покормила и уложила Ходжакули. В большой комнате постелила красивые ковры. Бросила на них подушки. На дастархане — свежий чурек, пиалушки. «Открою-ка я калитку. Пусть среди ночи не будет слышно стука. Неудобно. Соседка Товшан может разнести недобрые слухи». Подошла и отодвинула крючок на калитке. Выглянула, никто не идет. Вернулась в дом, Прислушалась. «Интересно, как он начнет разговор? Неужели прямо и открыто скажет: «Выходи за меня замуж!».
Вроде кто-то вошел во двор. Акнур поднялась. Нетерпеливо встала у двери. Сердечко стало биться часто-часто. Она и сама не знает, радуется или грустит… Только стоит вся напряженная, как птица, готовая вспорхнуть.
По приближающимся шагам догадалась, что это Махтум. Осторожно открыла дверь в комнату.
— Можно войти?
Растерявшаяся Акнур даже не ответила на вопрос, только и произнесла: «Махтум». Собственный голос как-то странно зазвенел в ушах.
Рукава белой сорочки закатаны до самых локтей, как у пальвана, приготовившегося к схватке.
— Я, кажется, заставил ждать.
— Ничего, проходите, садитесь! — не показывая радости, сказала она.
Махтум снял обувь и шагнул на ковер. В открытую дверь увидел спящего в соседней комнате Ходжакули. «Какая умная женщина, не дает ребенку почувствовать, что у него нет матери. А что если скажет: не пойду за тебя! Вроде она говорила,
