— Бога ради, не прикасайтесь, пока не приедет полиция, оставьте все как есть, ничего нельзя менять, случай должен быть расследован, вы же видели, как он мчался прямо на нас, вы мой свидетель.
Сесиль прервала его, она стала звать на помощь, раз, другой, третий. Да пусть же Альвин выключит наконец этот воющий мотор, крикнула она и опять стала звать на помощь. Тут вспыхнули огни, слева, справа, из машин стали выскакивать люди, какой-то человек тотчас склонился над пострадавшим, перевернул его, протесты Альвина не помогли, да ведь бедняга задохнется, крикнул ему этот человек, какая-то женщина пошла за врачом, Сесиль стояла на коленях возле пострадавшего, Альвин тоже наклонился к нему; Ильза бросила взгляд на лицо пострадавшего, дотянулась до его руки, спокойно, как вещь, подняла ее с асфальта и сказала:
— В стельку пьян.
— Ага! — выкрикнул Альвин, вскочил и закричал, перекрывая вой мотора, который именно в этот миг угас, так что крик Альвина прозвучал чересчур громко и резко: — Он пьян. В дым. В этаком виде разъезжает по улицам! Да таких сажать надо. Да за решетку…
Окружающие потребовали, чтобы он так не орал. Он, верно, от волнения не заметил, что мотор уже не воет. Сейчас нужно прежде всего помочь человеку. Альвин еще раз взглянул на грубоватое лицо пострадавшего, застывшие глаза смотрели на него сквозь узкие щелки. Под носом виднелся черный сгусток крови. Кто-то зажег карманный фонарик: губы несчастного были разбиты, и все лицо ободрано; минутку, и Альвин, сунув руку в карман его пиджака, вытащил бутылку, ага, водка, да-да, водка, мерзкая, дешевая сивуха, вот, пожалуйста, понюхайте, парень в дым пьян, я не виноват, вот поглядите же, он сам причина своей беды, в дым пьян…
Кто-то сказал, что пострадавшего нужно на машине Альвина отправить в больницу. Альвин воспротивился. Сначала пусть приедет полиция! У него совесть чиста. Он ни к чему здесь не притронется. Сначала пусть все запротоколируют. Он адвокат и знает порядки. Но тут прибыл врач, он приказал незамедлительно увезти пострадавшего. Место, где тот лежал, он обвел мелом. Ильза шепнула Альвину, чтобы он не возражал. Тогда Альвин подвел машину, не переставая, правда, ругать пьяного, и подумал — хотя в глубине души понимал, что нельзя так, — ну вот, теперь он еще измажет мне машину; он запретил себе так думать, но, пока два добровольца под руководством врача укладывали пострадавшего в машину, мысль эта возвращалась снова и снова. Врач сказал, что состояние раненого очень серьезное. А когда Альвин возразил, парень, мол, сам во всем виноват, врач оборвал его, сказав, что стыдно в такую минуту говорить о вине, ведь может вполне случиться, что пострадавший скончается от травм. Альвин почувствовал, как кровь ударила ему в голову, он схватился за машину, чтобы не упасть, что это говорит врач — скончается от травм? — этот пьянчуга, который на своем мопеде наискосок трусил по улице, ничего себе, хорошенькая история, судебное разбирательство, отчеты в газетах, это же погубит его, в таких случаях всегда что-нибудь да прилипает, всю вину никогда одному не приписывают, хотя бы из-за страховки, а ему, только-только начавшему политическую карьеру, как ему теперь завоевать избирателей, политические противники, конечно же, станут называть его убийцей, а политическому деятелю нужна незапятнанная репутация, особенно вначале, и вот надо же, чтобы с ним такое случилось.
Альвин почувствовал, как в нем нарастает злоба к этому пьянчуге. Сам он хоть и смотрел в зеркальце, ища взгляда Сесили, но ведь и правую сторону улицы не выпускал из виду, или все-таки… Ехал он и правда очень быстро. Видела ли Сесиль, что он все время смотрел в зеркальце? А если видела, то скажет ли об этом, если ее вызовут как свидетельницу?
Да, он, Альвин, искал ее взгляда, а она ни единого раза не глянула на него. Значит, она не заметила, куда он смотрел!
После больницы Альвин вернулся к месту происшествия. Полиция уже прибыла и все запротоколировала. Альвин дал показания: он ехал по правой стороне, с умеренной скоростью, внезапно с другой стороны на него надвинулся луч света, он попытался взять вправо, и ему это почти удалось, но все-таки мопед черканул по левой стороне машины, особенно резко по заднему крылу, это, видимо, и привело к падению. Если бы Альвин, сохраняя присутствие духа, не взял правее, э, да что там, можно себе представить, что было бы с этим пьяницей. На вопрос, видел ли он уже издалека, что по другой стороне улицы навстречу ему движется мопед, Альвин ответил: да. После этого «да» он поискал глазами взгляд Сесили. Она стояла тут же, опустив глаза в землю, где оставался намеченный водоустойчивым мелом силуэт пострадавшего, видно было даже выброшенные вперед руки.
Прежде чем Сесиль и Ильза снова сели в машину, Альвин расстелил на испачканных кровью сиденьях два одеяла. У него в машине постоянно лежат два одеяла. Ильза очень этому удивилась. Альвин смущенно сказал, что никогда нельзя знать, зачем они понадобятся. Доказательство тому — нынешний прискорбный случай. Он злился, что не расстелил одеяла до того, как в машину уложили пострадавшего. Этот врач его запугал. Сесиль едва слышно пробормотала «спокойной ночи» перед своим домом. В ответ на речи Ильзы и Альвина, обвинявших пьяного, она не сказала ни слова. Альвин едва не плакал. Он все снова и снова взвинчивал себя и говорил, говорил, возбуждал в себе ярость и возмущался, чтобы побороть чувство несказанной подавленности, овладевшей им при виде пострадавшего, угнетенности, что нарастала в нем, парализовала его, вызывала слезы. Он не в состоянии будет сейчас заснуть, сказал Альвин, когда они подъехали к дому, пусть уж Ильза идет одна домой. Но Ильза пошла только после того, как он стал грубо кричать, что он не ее пленник (вовсе пустой выкрик, но ему ничего больше в голову не пришло, он не в состоянии был сейчас вернуться с Ильзой домой, словно ничего не произошло, не в состоянии был выслушивать ее трезвые рассуждения, от которых так и разило умом, которые его, однако, не утешали), только после того, как он едва не силой вытолкал ее из машины, она ушла (не преминув заметить ему, что он ведет себя как ребенок).
Альвин поехал в ночной бар «Себастьян». Он ехал очень медленно. Я же ничего не могу с собой поделать, почему бы мне не поплакать, почему Ильза меня не понимает, вот я плачу, меня же никто не видит, ах этот идиот, этот законченный идиот, пьяная свинья, о, какая подлость, вот у дяди Альфонса тоже есть мопед, но он же не пьет, в три часа ночи под дождем не разъезжает, это же не настоящая машина, запретить бы надо ездить на этих козявках по городу, если он умрет, я погиб, с этим я не разделаюсь, в жизни не разделаюсь, может, Ильза потребует развод, что ж, пусть, мне она больше ни к чему, я скроюсь, уеду в другой город, буду наслаждаться жизнью, ох уж это дерьмовое честолюбие, и зачем только все это, ах он идиот, если пьян водитель машины, так у него четыре колеса, он не перевернется, он наедет на стену, а не гробанется тут же, но этакий дурацкий велосипед, этакая козявка с моторчиком, да она перевернется от одного прикосновения, да, несчастные бедняки, такова жизнь, они всегда в накладе, наш брат отделается помятым кузовом, а бедняк помрет, и как же он хрипел, в носу было полно крови, и фыркал, точно лежал головой в луже, ах дуралей проклятый, законченный идиот, бедолага, вот уж кого водка до гибели довела, водку все узнали по запаху, а вот деньги, выигранные господином из высшего общества, деньги, замутившие ему голову, они не пахнут, и никто не сможет установить, что он таращился на Сесиль, да, пожалуйста, кто мне докажет, что я смотрел не на дорогу, хотел бы я поглядеть на такого человека, о, Сесиль, она все знает, да ни словечка не скажет, уголок ее губ так и дергался вверх-вниз, когда она увидела пострадавшего, теперь она со мной дела иметь не желает, и все из-за этого несчастного идиота, из-за этого пьяного парня.
