Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
из немногих губернаторов, которые сумели не допустить полного хаоса в своих землях. О храбрости Столыпина ходили легенды. Рассказывали, что однажды он вышел к разбушевавшейся толпе и сунул в руки огромному надвигающемуся на него верзиле свою шинель, чтобы тот подержал, пока Петр Аркадьевич обратился с речью к собравшимся. Крепыш настолько растерялся, что потерял изначальный боевой запал, не тронув Столыпина.
Вскоре после назначения Столыпина были распущены правительство и Государственная Дума первого созыва. Россия еще бурлила, теракты продолжались. Губернаторам и другим государственным деятелям, которые не заигрывали с революционно настроенными гражданами, грозила смертельная опасность. Придя к власти, Столыпин с одной стороны стал твердо наводить порядок, не деликатничая с бунтарями, но с другой стороны стал претворять в жизнь реформы, направленные на улучшение положения крестьян.
Двое его предшественников, Силягин и Плеве, были убиты. Понимал ли Столыпин, какая уготована ему судьба? Во время своего губернаторства он уже пережил несколько покушений. Следующее покушение состоялось в августе. Революционеры взорвали мощнейшие бомбы на даче Петра Аркадьевича на Аптекарском острове. Чудом сам Столыпин не пострадал. В этой попытке расправиться над министром погибли тридцать человек, получили ранения дочка и сын Петра Аркадьевича.
После этого зверского нападения в стране ввели военно-полевые суды, призванные ускорить судопроизводство по делам гражданских лиц и военнослужащих, обвиняемых в разбое, убийствах, грабеже, нападениях на военных, полицейских, должностных лиц и в других тяжких преступлениях.
– Нет, ну подумать только! Мерзавцы! Столько людей погубили, детей покалечили! – Гриша отбросил газету со статьей о покушении на Столыпина, вскочил из-за обеденного стола и зашагал взад-вперед по комнате.
Сыновья, поняв, что под горячую руку лучше не попадаться, притихли.
– Это ваши герои? – отец снова схватил газету и потряс перед Гулей, потом перед Сережей.
– Гриша, прошу, успокойся! – вступилась за детей Мария Андреевна.
– А военно-полевые суды – это, по-вашему, верх милосердия? – не выдержал Сережа.
– Ах, вы про милосердие заговорили? Великолепно! Только оно в одну сторону не работает. А как же убитые Силягин, Плеве, великий князь Сергей Александрович, Шувалов, Богданович, вице-адмирал Чухнин… Это только те, кого я навскидку вспомнил. Их уже тысячи, принесенных в жертву идиотским идеалам вашими героями. На девяносто казненных бандитов приходится почти триста убитых и четыреста раненых представителей власти. Так где же милосердие? Где же оно по отношению к случайным похожим, женщинам и детям, которых тоже убивают и калечат без счета эти фанатики? Как можно приговорить двухлетнего сына Столыпина к смерти через отравление? Что это за средневековье? И что же прикажете делать с этими чудовищами? Продолжать миндальничать? Нет, довольно! Быстрое, суровое и неотвратимое наказание за тяжкие преступления быстро исправит ситуацию.
Манефа, которая подавала на стол, поджала губы и стала раздраженно стучать приборами. Она терпеть не могла, когда Елисеев отчитывал детей. Мария Андреевна бросила на няньку строгий взгляд.
– Я думаю, эта мера вызовет только дальнейшее озлобление со стороны народа, – грустно заметил Гуля, который был каким-то особенно задумчивым в тот день. – Вы читали «Не могу молчать» Льва Николаевича?
– Не говорите мне про Толстого. У меня сразу перед глазами встает Софья Перовская и ее дружки-душегубы. Он за них тоже вступался. А я до сих пор Александра II и убитого парнишку забыть не могу… Граф что думает, если в лохмотья нарядиться, можно ближе к народу стать? А обедать, тем не менее, в «Метрополь» захаживает. Я сам видел, как его однажды швейцар не признал и пытался выдворить… Уж коли ты мало понимаешь в государственном управлении, так оставь свои размышления героям романов… Занимайся тем, к чему у тебя Божий дар. А вот в Петра Аркадьевича я верю, – уже спокойнее ответил старшему сыну Елисеев, – он порядок наведет. А там с Божьей помощью и за реформы примется. Кстати, помните, я говорил про японские деньги год назад? Сейчас!
Григорий поспешил в кабинет и вернулся с брошюрой в руках. Он с видом победителя передал ее Сергею.
– «Изнанка революции. Вооруженные восстания в России на японские средства», – сын прочел название вслух, чтобы всем было понятно.
– Там весьма любопытно описывают деятельность генерала Акаси, – сказал Елисеев, – непременно прочти! Об этом уже написали в зарубежной прессе.
– Спасибо, полистаю, но сомневаюсь, что это принципиально может изменить мое мнение, – Сережу не переубедило бы даже личное заверение Акаси в финансировании бунта в России.
X
После чаепития Гуля пребывал в странном задумчивом состоянии. Он постоянно думал о той девушке, Вере Гаммер. Он все про нее выведал у знакомых. Собрал информацию как бы невзначай, по частям, по крупицам, чтобы никто не догадался об его особенном интересе. Вера была дочерью бывшего надворного советника, ныне покойного. Родители Веры были немцами, принявшими православие. Гуля узнал ее адрес, но не знал, как подступиться.
Этот розовый туман, который обволок Гулю после встречи с Верой, был настолько густым, что не давал ему как следует раздражаться ретроградными репликами отца.
Как-то университетский приятель Гули пригласил его на известную «среду» в Ивановской башне. Чтобы туда попасть, нужно было принадлежать к петербургскому бомонду. И хоть многие в то время считали себя творцами, Гуля не увлекался ни сочинительством стихов, ни каким-либо другим видом искусства. Его страстью была медицина. В этом плане он был однолюбом. Его приятель тоже не был поэтом. Но он был из семьи потомственных врачей, и его отцу довелось лечить кого-то из семьи Иванова. Так он и заполучил это приглашение. Молодой Елисеев с удовольствием согласился составить компанию своему товарищу.
Собрание началось после одиннадцати и оказалось довольно многочисленным. Гуля представлял себе более уютное, камерное мероприятие, но был приятно удивлен большому количеству модных тогда людей, которых он никогда бы, вероятно, не встретил в своей обычной жизни. В помещении не было стульев и столов. Гости сидели на оранжевых коврах, накинутых на подушки. Хозяйкой поэтического салона была дама в кроваво-красном хитоне. Программа вечера началась с забавного дискурса на тему «мистического анархизма». Гуля наслаждался эстетской пикировкой талантливых поэтов, досадуя немного, что в упоении декаданса больше акцента делалось на форму, нежели на глубину и содержание. Было что-то абстрактно-комичное в споре нескольких бледных с красными губами ораторов, которые, словно клонированные Пьеро, пикировались друг с другом. Гуле как человеку, увлеченному медициной и химией, даже не нужно было видеть в их руках пузырьки с порошком, чтобы понять, что эти молодые люди увлекались марафетом, который был очень расхож в то время.
После прений поэты читали стихи. Первым начал высокий, худощавый молодой человек с упругими кудрями и большими полузакрытыми глазами. «…И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна,
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
