такой перекрученной судьбой. Да и девочка рядом с ней счастливой не была. Мама с дочкой проводили Гердта до его гостиницы. Прощаясь, девочка протянула Зяме большое металлическое кольцо и сказала: «Передайте это вашей жене от нас». Кольцо у меня, когда на него натыкаюсь, естественно, вспоминаю его историю.
Когда Светлана была в Москве, то с сыном Иосифом виделась. Он стал доктором-кардиологом, говорят, хорошим. Недавно ушел из жизни… А дочка Катя (ждановская) была в это время на Дальнем Востоке и, очевидно, не могла простить матери побег и оставление ее и Иосифа без себя. Поэтому вполне жестко, по телефону, отказалась от встречи…
Светланы недавно не стало… Конечно, при такой дикой судьбе остаться с полноценной психикой невозможно: мама то ли покончила с собой, то ли ее убил папа… Все время под колпаком, а потом еще и понять, кто твой папа! Жалко ее, правда, стала личностью, но не такой, какая нужна людям.
Глава 46
Подарок судьбы
Жить надо долго. – Лидия Борисовна Либединская. – Пароходный круиз. – Углич. – С Лидией Семеновной Баланеско в Угличе. – Лоскутные одеяла с петухами.
Жить, как известно, надо долго. Особенно в России. На протяжении даже одного поколения происходит масса глубочайших изменений, очень интересных, но, к сожалению, чаще всего печальных, жизнь обыкновенных людей отягчающих. Очень поверхностная схема событий прошлого века: царь – добренький и чрезвычайно жесткий, человек без божьей искры, практически обыватель[19], потом революция, Ленин и большевики, Гражданская война, Сталин с геноцидом своего народа, Отечественная война и ужасное крушение надежд после нее, короткая оттепель, застой, перестройка – опять обвал. Начало третьего тысячелетия – казалось бы – все по-новому, но нет: все – «как бы», конституция, законы – четкие, замечательные, но исполнить и применить – нереально, власть – как бы народная, но народа нет – только население… можно еще долго рассуждать таким образом и даже находить единомышленников. Часто слышим: «В интересное время живем!» Грустно, но талантливо было сказано: «Хорошо бы пожить в неинтересное время!».
Не знаю и никто, кроме счастливцев – истинно верующих, которых так немного, – не знает, есть ли Бог. Но иногда, наверное, следует верить, что Он есть: ведь я тоже счастливая – мне повезло, столько замечательных людей было в моей жизни! А ведь никакие блага, будь то комфорт, книги, музыка, вкусная еда, красивые платья и даже путешествия и интересная работа, не сравнятся с любовью, дружбой, существованием на одной волне, то есть именно жизнью с людьми. А когда они замечательные – это и есть счастье!
Чем старше становишься, тем придирчивей бываешь в оценке окружающих.
Поэтому, когда уже сильно не молоденькими, мы встретились с Лидией Борисовной Либединской, это стало для меня событием. Потому что с первой минуты нам обеим было легко не только разговаривать, но и с «пониманием» молчать. Случилось это во время пароходного «круиза» Москва– Петрозаводск – Москва, организованного ВТО (Всероссийским театральным обществом), в который были приглашены Лидия Борисовна и Зиновий Ефимович Гердт со мной, его женой. Зяма и Лида были знакомы тысячу лет, и когда мы обе на него набросились за наше незнакомство, согласился, что это его «недогляд».
Л. Б. Либединская
Мы испытывали доверие друг к другу, и поэтому было просто и легко, а от этого весело и радостно. Позволяю себе употребить местоимение «мы» именно в силу того, что так чувствую и верю во взаимность этого чувства. Мы приплыли в Углич, и Лидия Борисовна и я пошли в город, а Зяма остался на корабле, сказав, что далеко идти ему неохота и он прогуляется по берегу около пристани.
Углич для меня – город детских воспоминаний. Вероятно, по этому, когда мы вышли на площадь, где стоит старый православный собор с большущими синими, в золотых звездах, куполами, что-то тревожное и безрадостное отобразилось на моем лице, и Лидия Борисовна, заметив это, вскрикнула: «Танечка, что?» – «Просто вспомнила…» – «Что, расскажите сейчас же!» – «Это вполне печально», – сказала я. «Все равно, мне интересно». И это правда было так – ей были интересны и нужны люди не из вежливости, а по сути. И я рассказала…
* * *
В 1938 году я заболела коклюшем. Мне было десять лет, а эту болезнь надо переносить в более раннем возрасте, легче протекает. Было известно, что для облегчения хорошо бы побыть на открытой воде (реке, озере). В это время наш близкий человек Лидия Семеновна Баланеско ехала в Углич, где, переведённый из Сибири, в концлагере находился ее муж. Там было не так жестко: заключенных небольшой колонной вели на работу через город два вооруженных охранника. Зная место и время их прохода, Лидия Семеновна и я приходили туда, и, взяв приготовленный ею кулек с едой, я подбегала к Дмитрию Алексеевичу (я знала его по Сибири), отдавала кулек и тут же отбегала, а он смотрел на жену. Очевидно, даже в охраннике что-то не позволяло вскинуться на ребенка.
* * *
Эта картинка и всплыла у меня около звездного собора… Лидия Борисовна, все поняв и прочувствовав, обняла меня и поцеловала…
Прошли мимо церкви, стоящей на месте, где убили царевича Дмитрия, Церкви на крови, и вышли к торговым рядам. Увидев лоскутное покрывало с двумя сказочными петухами, совершенно ненужное, но поэтому абсолютно необходимое, поняла, что не имею права его покупать: надо было заплатить все имеющиеся у меня деньги. «Не обсуждается, покупаем, – категорично сказала Лидия Борисовна. – Всегда сожалеем о том, чего не купили; если понадобится, – у меня какие-то деньги есть». Когда мы, неся покрывало, вернулись на корабль, нас радостным криком встретил Зяма: «Смотрите, что я здесь на берегу купил!». Это было, конечно же, точно такое покрывало с петухами… «Видите, как вы правильно женаты!» – сделала заключение Лидия Борисовна… Покрывала, естественно, подарены: одно – в Америку, другое – в Швейцарию…
* * *
Зяма очень тонко чувствовал фальшь высокопарности, и если и употреблял превосходные степени, то всегда проглядывала ирония. При этом был абсолютно естествен и серьезен, превознося тех, кем восхищался и кого высоко ставил. Именно так он говорил о Лидии Борисовне, не забывая упомянуть, что она «настоящая дворянка, никогда не хвастающая этим званием, а только поступками всей своей жизни доказывающая его суть». И в этих словах главным определяющим словом было «настоящая». А я применяю к ней слова Пастернака в «Докторе Живаго»: «у него было аристократическое чувство равенства со всеми»,
