Она не смогла сказать ей «до свидания», зная, что свиданиеэто никогда не состоится, и вернулась домой в печальном, но умиротворенномсостоянии.
Дома никого не было, и Лиз вздохнула с облегчением. Онадолго сидела в гостиной в полном одиночестве, глядя на рождественскую елку и назнакомые до боли игрушки. Встречать Рождество без Энни будет очень тяжело.
Впрочем, ей тяжело было встречать каждый день, тяжело возитьсяна кухне и убирать в доме, зная, что маленькая помощница не будет вертетьсярядом, трудно ездить на озеро или в другие места без их маленькой девочки.
Мысль, с которой она просыпалась каждое утро, — мысль отом, что ее дочки больше нет, — была невыносима. Но Лиз знала, что нужнопродолжать жить, как бы это ни было трудно.
Энни появилась, чтобы пробыть с ними так недолго, только онине знали об этом. Но что бы они делали, если бы знали, что она умрет в пятьлет? Любили бы ее сильнее? Дарили бы ей больше подарков? Проводили бы с нейбольше времени?
Все это они делали и так, но, сидя этим вечером в гостиной,Лиз признавалась себе, что отдала бы всю жизнь за еще один поцелуй, еще однообъятие, еще одну минуту, проведенную с дочкой.
Когда Мэрибет и Томми пришли домой, жизнерадостные, сзамерзшими раскрасневшимися лицами, полные новостей о том, где они были и чтоделали, Лиз все еще сидела на том же месте.
Она улыбнулась им, и Томми сразу понял, что она плакала.
— Я хочу поблагодарить вас обоих, — сказала Лиз,запинаясь, — за то, что вы поставили елку на… спасибо…
Она не смогла закончить фразу, слезы душили ее, и быстровышла. Мэрибет и Томми не знали, что ей сказать, и Мэрибет, раздеваясь и вешаякуртки на крючки, тоже расплакалась. Иногда ей безумно хотелось как-тооблегчить жизнь этой семьи, которой так не хватало маленькой жизнерадостнойЭнни.
Джон пришел домой немного позже, нагруженный покупками,когда Лиз уже возилась на кухне с обедом. Она тепло улыбнулась ему — ихотношения в последнее время стали более нежными, и Томми с облегчением отмечалпро себя, что они гораздо меньше ссорятся. Потихоньку, шаг за шагом, все ониотходили от пережитой трагедии, хотя Рождество в этом году обещало быть для нихтяжелым, слишком свежи были в памяти воспоминания о счастливом празднике годназад.
В рождественский вечер они все отправились слушать мессу.
Джона сморило от жары и запаха ладана, и он задремал посредислужбы. Лиз тут же вспомнила, как Энни ходила вместе с ними и точно так жезасыпала, сидя на церковной скамье, особенно в прошлом году, когда она ужезаболевала и чувствовала себя не очень хорошо.
После возвращения домой Джон сразу отправился спать, а Лизеще немного задержалась в гостиной, раскладывая рождественские подарки.
Для всей их семьи это Рождество сильно отличалось отпредыдущих. Не было ни письма к Санта-Клаусу с просьбой о подарках, ни морковкидля северного оленя, ни гаданий о содержимом ярких свертков, и Лиз знала, чтоназавтра никаких криков восхищения возле елки не будет.
Но оставалось смириться с потерей и жить дальше, ведь скорбьи слезы не могли им вернуть малышку Энни.
Выйдя из гостиной, Лиз увидела в холле Мэрибет, спускающуюсяпо лестнице с подарками в руках, и поспешила ей на помощь.
Мэрибет стала чрезвычайно неуклюжей и передвигалась оченьмедленно. В последние дни она чувствовала себя неважно, ребенок опустилсясовсем низко, и Лиз считала, что до родов осталось всего-ничего.
— Дай-ка мне, — сказала она, забирая у Мэрибетподарки и раскладывая их под елкой. — Я все сделаю сама, тебе нельзянаклоняться.
— Знаете, мне даже пошевелиться трудно, —пожаловалась Мэрибет, заставив Лиз улыбнуться. — Я не могу ни сесть, нивстать, ни нагнуться, и я совсем не вижу своих ног.
— Ничего, скоро все будет позади, — ободряющимтоном сказала Лиз, и Мэрибет молча кивнула и посмотрела на нее.
Уже несколько дней она выискивала возможность поговорить сЛиз наедине, без Томми или Джона.
— Можно с вами поговорить? — спросила Мэрибет.
— Сейчас? — удивилась Лиз. — Конечно, еслитебе не спится.
Они уселись на диван около елки. Прямо перед глазамипокачивались самодельные игрушки Энни. Лиз теперь могла смотреть на них безслез. Ей даже нравилось видеть их каждый день — как будто она видит свою дочкуили что-то, чего она совсем недавно касалась, как будто Энни пришла к ним вгости.
— Я много думала об этом, — тщательно подбираяслова, сказала Мэрибет. — Я даже не знаю, что вы подумаете и что ответите,но я… я хочу отдать вам моего ребенка.
С этими словами она опустила глаза, с трепетом ожидаяответа. Ведь решалась судьба ее малыша.
— Что?! — уставилась на нее Лиз, не в состояниисразу правильно воспринять эти слова. Немыслимость услышанного выходила запределы ее воображения. — Что ты имеешь в виду?
В конце концов, детей нельзя дарить знакомым и друзьям, какрождественские подарки!
— Я хочу, чтобы вы с Джоном усыновили моегоребенка, — твердо сказала Мэрибет.
— Но почему? — Лиз была ошеломлена.
Она хотела малыша, но никогда серьезно не задумывалась отом, чтобы усыновить чужого ребенка. О том, чтобы завести своего — да, но мысльо приемном сыне или дочери не приходила ей в голову. Она не могла представитьсебе реакции Джона. Они обсуждали это много лет назад, еще до рождения Томми,но Джон всегда был против этой идеи.
— Я хочу отдать вам ребенка, потому что я вас люблю ивы прекрасные родители, — тихо произнесла Мэрибет.
Это был лучший дар, который она могла бы дать им или своемуребенку. Ее все еще трясло от волнения, но голос звучал гораздо более уверенно— она не сомневалась в правильности своего поступка.
— Я сама не могу заботиться о ребенке.
Я понимаю, что все, кто знает о моем намерении от негоотказаться, думают, что я сошла с ума, но я-то убеждена в том, что не могу датьему всего, в чем он нуждается. А вы можете.
Вы будете любить его, заботиться о нем и делать все, что выделали для Энни и Томми.
Может быть, и я когда-нибудь смогу себе позволить иметьдетей, но не сейчас. Что бы Томми ни говорил, это будет несправедливо поотношению к нам обоим. Я очень хочу, чтобы это был ваш ребенок. Я никогда небуду претендовать на него, я никогда не буду вас беспокоить, если вы сами меняне пригласите… но я буду знать, что у моего ребенка счастливое детство илюбящие родители. Я хочу этого для моего сына или дочери.
Тут обе женщины расплакались и взялись за руки.
— Но ребенка нельзя подарить, как игрушку или любойдругой предмет. Это же человеческая жизнь. Ты понимаешь это?
