я сама догадалась.
Л е н а. О чем, Анна Степановна?
А н н а С т е п а н о в н а. Ну ладно, ладно… Значит, можно будет скоро вас поздравить?..
Л е н а. Ах, вот что… Да… Можно… Спасибо…
А н н а С т е п а н о в н а. Да чего вы там бормочете?.. О счастье, Леночка, громко говорить надо… Ведь любит же он вас. Я-то это знаю! Что ж, так и будем в прятки играть?.. Ведь я сегодня утром сама видела…
Л е н а. Сегодня?
А н н а С т е п а н о в н а. В наше время помолвки справляли, а вы — все молчком… Ну, ваше дело… Будь ему хорошей женой, дочка… (Целует Лену.) Чудно… секреты устраивают. (Уходит.)
Л е н а. Значит, мне… значит, не показалось.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Картина седьмая
Лодка. Тишина. К у р а к и н лежит на койке, бледный. О р л о в у переборки, ведущей во второй отсек, слушает стук.
Пауза.
О р л о в (вытирая лоб платком). Живы, здоровы, работают как будто успешно…
К у р а к и н. Я больше не могу терпеть, товарищ старший лейтенант. Разрешите попрощаться.
О р л о в. Зачем?
К у р а к и н. Чувствую, что мне пора…
О р л о в. Нет, рано! (К Джибели.) Маску!
Джибели быстро подносит маску ко рту Куракина, и тот порывисто дышит.
Пауза.
К у р а к и н. Ох, как хорошо!..
О р л о в. Так вот, товарищи… Мы держались вместе до последней возможности. А сейчас количество хлора уже таково, что надо… расставаться. Здесь нас слишком много… Приходится принять решительные меры. Нам теперь остается индивидуальное спасение… Этот способ, как вам известно, трудный, и к нему надо быть особо подготовленным, учитывая (кивает на глубомер) тридцатидвухметровую глубину. У нас всего четыре маски на семь человек! Следовательно, наверх должны пойти четверо… в масках!
Все, кроме Куракина, переглядываются.
Да, да, уйдут четверо, а трое… останутся здесь… без масок! Это довольно рискованное мероприятие: выйти из лодки через торпедный аппарат. Но случаи такие бывали и заканчивались удачно. Поэтому попытаться надо. Действуйте очень осторожно. По выходе поднимайтесь медленно, ориентируясь по муссингу[5]. (Берет муссинг, показывает матросам.) Напоминаю: метр пройдете — узел, значит — остановка. Предупреждаю вас, товарищи: малейшая торопливость — и вас раздавит вода. Понятно?
В с е (кроме Куракина). Понятно, товарищ старший лейтенант!
О р л о в. Вот теперь давайте с умом отбирать: кому — идти, кому — оставаться! Меня не считайте! Я офицер и поэтому лодку не покину. Значит, остается шесть человек.
Пауза. Все молчат.
Ну?
Г р и г о р ь е в. Это неправильно, товарищ старший лейтенант! Вы не должны подвергать себя такой опасности…
О р л о в (резко). А вы обратили внимание, товарищ мичман, что я этот вопрос с вами не обсуждаю? Я вам приказываю меня не считать!
Г р и г о р ь е в. Есть вас не считать, товарищ старший лейтенант! Значит, из шести человек…
К у р а к и н (тихим голосом). И меня не считайте… Я же нипочем не доберусь.
Григорьев косится на Орлова.
О р л о в. Ну что вы на меня смотрите? Куракин совершенно прав! Давайте быстрей!
Г р и г о р ь е в (скороговоркой). Жребий нам бросать не приходится. Обсуждаем кандидатуру товарища Джибели. Товарищ Джибели физически очень сильно развитый матрос. Имеет большой опыт по всплытию с глубины.
О р л о в (тихо). Правильно! Следующий. Товарищ Берман!
Г р и г о р ь е в. Товарищ Берман физически очень сильно развитый матрос. Имеет большой опыт по всплытию с глубины.
О р л о в (тихо). Такую оценку ваш старшина даст о каждом из вас. Зачем же время терять? (Вдруг, быстро.) Наверх пойдут: мичман Григорьев…
Г р и г о р ь е в (делая шаг вперед, глухо). Есть!
О р л о в (глядя на остальных, стоящих плечом к плечу. После паузы). Трюмный Джибели!
Д ж и б е л и (делая шаг вперед, тихо). Есть!
О р л о в. Электрик Берман!
Б е р м а н (глядя на Грушевского и Панычука, делает шаг вперед, чуть слышно). Есть!
Орлов смотрит на Грушевского и Панычука.
Пауза.
Панычук молча делает шаг вперед.
О р л о в. Что это значит?
П а н ы ч у к. Разрешите мне… остаться с вами, товарищ старший лейтенант! Я холостой, а у Грушевского — вы же знаете его положение! Пусть наверх пойдет он.
Г р у ш е в с к и й. Паша!
П а н ы ч у к (удерживая Грушевского). Молчи! Молчи, Саша!
О р л о в. Молодец, Панычук! (Грушевскому.) Торпедист Грушевский!
Г р у ш е в с к и й (на секунду закрыл глаза, вздрогнул от оклика командира, шепотом). Есть!
К у р а к и н. Браво, Паша! Браво!
О р л о в. Готовьтесь, товарищи! А мы пока напишем несколько слов.
Четверо уходящих наверх раздеваются, снимают обувь. Панычук подходит к Куракину. Кок берет его руку. Панычук тихо гладит светлые вьющиеся волосы Куракина, но искоса поглядывает на Грушевского. Тот ловит его взгляд.
Г р у ш е в с к и й. Паша! Дорогой!
П а н ы ч у к. Ты только, Саша, не волнуйся… Дыши глубоко… И поднимайся спокойно, как на ученье, и…
О р л о в. Вот мое письмо, Фома Петрович! Я завернул его в целлофан, чтобы не промокло…
Г р и г о р ь е в. Кому прикажете его передать?
О р л о в. А там на конверте написано! (Тихо.) Отдайте его только в том случае, если мы не увидимся. Тогда скажите ей, что я любил только ее и думал только о ней!
Г р и г о р ь е в. Будет исполнено в точности… (Голос его дрогнул.) Лучше мне умереть, чем выполнить такое поручение.
О р л о в. Ладно! Ладно!
Григорьев прячет письмо за пазуху и становится в строй. Пауза.
Передайте там, наверху, что вы все вели себя так, как полагалось советским морякам! Запись о нашем пребывании я вел в этой тетрадке. Как только выберетесь на поверхность, сделайте все, чтобы быстрее помочь нам. А мы будем держаться… Держаться, сколько хватит сил! Вот… (Забылся на мгновение.)
П а н ы ч у к (шепчет Грушевскому). И если нам не придется свидеться, вспоминай иногда с Надей и сыном обо мне… о нас!..
Г р у ш е в с к и й. Паша, я…
О р л о в. Найдите причину аварии и… служите, как служили до сих пор! Да здравствует Родина, товарищи! Ура!
И все трижды, чуть слышно, кричат «ура».
А теперь давайте прощаться…
Орлов первым подходит к Григорьеву и целуется с ним. Долго держат они друг друга в объятиях. Затем быстро жмет руки Джибели, Грушевскому и Берману.
К у р а к и н (стоящему рядом с ним Панычуку). Может, хочешь шоколаду, Паша? У меня там есть…
Панычук целуется со старшиной, Берманом, Джибели и Грушевским. В это же время Джибели, Григорьев и Берман прощаются с Куракиным.
Г р и г о р ь е в. До свидания, Куракин… Держись, браток… Прости, если чем обидел…
К у р а к и н. Что вы, Фома Петрович!..
Д ж и б е л и. До свидания, дорогой Сережа…
К у р а к и н. Если будешь в Москве, Вахтанг, зайди в ресторан «Аврора», спроси на кухне старшего повара Петра Петровича, скажи, что Сергей Куракин… его ученик… в общем, парень — ничего!
Д ж и б е л и. Мне кажется, дорогой Сережа, что ты ему… сам это рассказывать будешь! (Орлову.) Товарищ старший лейтенант! Разрешите дать Куракину воздуху из моей маски, мне — хватит!
Г р и г о р ь е в (Орлову). Дыхните вволю, Григорий Александрович… Прошу вас, дыхните как следует!
Грушевский и Берман подносят свои маски Панычуку, и все трое, остающиеся в отсеке, молча глотают кислород. Первым от маски Григорьева
