— Амос, — успела прошептала она, прежде чем ихгубы соприкоснулись.
Они вместе опустились на колени, сжимая друг друга вобъятиях. Руки Амоса были сильными, едва ли не требовательными, но посленескольких первых жадных поцелуев он отстранился. Они улыбались друг другу —как обычно, успех побега вскружил им головы.
— Выглядит чудно, — заметил он, одним пальцемприподняв краешек ее кружевного шарфа, чтобы взглянуть на замысловатую прическупод ним. — Жаль, я не смогу увидеть тебя вечером, когда ты оденешься таккрасиво.
— Мне тоже жаль.
Патрисия прижалась к его широкой груди. Труд в кузницесделал его мышцы твердыми, как строевой лес. От него пахло золой и лошадьми,грубым, грязным реальным миром, от которого она была укрыта всю свою жизнь.
Но запах не казался ей неприятным. Одежда Амоса пропахла егоработой, и это напоминало ей, что, несмотря на нищету, он свободнее, чем онастанет когда-либо.
Бывший хозяин Амоса среди достойнейших жителей НовогоОрлеана почитался за человека мягкого и глуповатого и служил предметом насмешекблагопристойных белых дам, готовых удалиться на другую сторону улицы, только быне идти рядом с женщиной, подобной Альтее. Этот хозяин позволил Амосу выучитьсяна кузнеца, а затем сдавал его внаем другим людям за умеренную плату. Многиерабовладельцы поступали так с обученными ремеслам невольниками, но Амосупозволялось оставлять себе часть заработка. А он оказался настолько умелым иработал так много, что всего лишь за несколько лет скопил нужную сумму длявыкупа собственной свободы. И хозяин на это согласился! Городские сплетники немогли найти объяснения подобной причуде.
— Насчет этого сегодняшнего приема, — внезапнопроизнес Амос. — Они ведь не принимают решения сразу. Это случится не такскоро.
Патрисия пряталась от суровой правды, сколько могла. Нотеперь пришло время взглянуть ей в лицо.
— Нет, наверное, никто не будет искать моегорасположения этой же ночью. Но это случится, Амос, еще до конца сезона. Какаяразница, наступит это время сегодня или два месяца спустя?
— Два месяца с тобой много для меня значат. Особенноесли это будут последние два месяца, которые нам остались.
Амос устало прислонился спиной к стволу магнолии.
— Если бы Альтея подождала еще только год, я смог быотложить достаточно денег, чтобы купить нам пару комнат, и тогда мы могли быстать мужем и женой.
— Не думаю, что она вообще позволила бы мне выйтизамуж.
— Позволила тебе? Позволила? — В голосе Амосаслышалась не злость, а скорее недоверие. — Твоя беда в том, что ты никогдане была рабыней. Ты не понимаешь, что значит быть свободной. Иначе ты бы не дожидаласьее «позволения» что-либо сделать.
— Амос…
— Почему Альтея не позволила бы тебе выйти замуж?Почему не захотела бы для тебя чего-то пристойного, вместо…
Он замолчал, не договорив, не желая причинить ей боль.
— Она хочет внуков с кожей, еще более светлой, чеммоя, — пояснила Патрисия. — Она хочет быть уверенной, что, если меняостановят патрульные, я всегда смогу назвать имя какого-нибудь состоятельногобелого. И чтобы никто и никогда не мог заявить, будто я не свободна.
Вполне вероятно, Альтее также хотелось иметь источникподдержки на случай, если она наскучит мистеру Бруссарду, но Патрисия никогдане говорила об этом. Ей не нравилось даже думать о такой возможности, посколькуесли однажды Альтея окажется брошенной, то и с ней это может случиться.
Амос тяжело вздохнул — его гнев исчерпал себя. Всякий разони приходили к этому — и смирялись, страстно желая и сожалея о том, в чем имбыло отказано.
— Я порой воображаю это себе. Ты и я. Как это могло быбыть для нас.
— Я тоже.
По правде сказать, Патрисия не представляла, сможет ли статьхорошей супругой Амосу. Сделавшись женой бедняка, она должна будет готовить, исбивать масло, и стирать одежду на ребристой доске — делать всю грязную работупо дому, которой никогда не училась. И Альтея не училась тоже. Каждый деньприходили девушки-рабыни, принадлежащие мистеру Бруссарду, чтобы позаботиться оподобных вещах. Порой их презрительные взгляды ранили сильнее, чем надменностьбелых дам. Они, с волосами, убранными под платки, и сощуренными глазами,поднимали взгляды от работы, словно спрашивая: «И кого, по-твоему, тыобманываешь?»
Как бы они смеялись, если бы она отринула своеблагосостояние, чтобы выйти за Амоса. Оно бы того стоило, будь у них с Амосомхоть один шанс.
Она бережно взяла его лицо в ладони, и они вновьпоцеловались. Начавшись нежно, ласки их вскоре набрали силу. Амос опрокинул еена спину, на мягкий ковер опавших листьев магнолии, и его тяжелое тело накрылоее. Домотканая рубаха парня была распахнута у ворота, и Патрисия сквозьтоненькое платье ощущала тепло кожи.
Они не были любовниками, поскольку Амос имел старомодныевоззрения на добродетель. Патрисия, которая не могла себе позволить подобнойстаромодности, выгнулась и прижалась к нему всем телом так, что он невольноощутил ее выпуклые груди и упругий живот.
— Если бы ты только была моей женой, — прошепталон куда-то ей в горло. — Как бы я мог любить тебя.
— Ты мог бы любить меня и сейчас, если бы захотел.
Он оттолкнул ее чуть ли не грубо, и его лицо исказилось.Затем он взглянул на нее с отчаянием в глазах.
— Давай убежим. Сегодня же, после приема.
— Амос!
— Мы можем это сделать. — Он вцепился в рукав ееплатья. — Для кузнеца везде найдется работа. Все, что нам нужно, этобежать.
— У нас нет денег.
Сейчас было не время для глупостей.
— Мы не знаем ни души за пределами Нового Орлеана. Еслимы сбежим, то больше никогда не сможем обратиться за помощью к своим белымсогражданам. Как долго, по-твоему, мы останемся свободными? Месяц? Неделю?
Плечи Амоса поникли. Правда сокрушила его. Она накрыла ладоньюего грудь в распахнутом вороте рубахи.
— Я не хочу, чтобы первым меня коснулся какой-нибудьбелый.
— Я не хочу опозорить тебя.
— Мы любим друг друга. И это вовсе не так постыдно, както, что ждет меня впереди.
Они помолчали вместе еще некоторое время. Она внимательноизучала лицо Амоса: в его глазах отражались борьба любви и вожделения с егопредставлением о пристойности. Патрисия никогда не была озабочена пристойностьюи не понимала, что его останавливает. Увидев, как его широкие плечи чуть расслабились,она поняла, что одержала победу.
— Моя комната находится в задней части дома, —прошептала Патрисия. — С маленьким балкончиком — помнишь такой?
Амос кивнул.
