Вернувшись домой, он достал елочные игрушки, и остаток дняушел на украшение елки.
Не раз слезы подступали к глазам Томми — ведь большинствоигрушек мама сделала вместе с Энни.
— Может быть, мы не будем их вешать? — задумчивоспросила Мэрибет.
Это действительно был нелегкий вопрос.
Повесят они их или нет, мама все равно расстроится.
В конце концов они решили все же не убирать эти игрушки,потому что это означало бы, что они хотят забыть об Энни. Она должна все времячувствовать, что незримо находится здесь, с ними, потому что все они помнят оней. Лучше было признаться себе в этом, чем пытаться убедить себя в том, чтоэтих самодельных игрушек вообще не существует.
Томми и Мэрибет закончили украшать елку только к трем часам.
На ленч Мэрибет приготовила сандвичи с тунцом. Томми убралигрушки, оставив только маленькую коробочку с елочными украшениями, а затемпосмотрел на Мэрибет странным взглядом.
— Что-нибудь не так?
Он покачал головой. Мэрибет заметила, что он о чем-то напряженноразмышляет.
— Нет, все в порядке. Я хочу поехать в одно место.Поедешь со мной или ты слишком устала?
— Поеду, конечно. Куда ты собрался?
— Увидишь.
Томми достал теплые куртки, и они вышли на улицу. Начиналсяснегопад; они залезли в фургон, взяв с собой маленькую коробку с украшениями иположив ее рядом со второй елочкой.
Мэрибет сначала не понимала, куда они едут, но постепеннодогадалась. Томми остановил машину около кладбища — он хотел подарить маленькуюелочку Энни.
Он достал ее из фургона, а Мэрибет взяла коробку. Это былисамые маленькие елочные игрушки, которые Энни особенно любила — крошечныемишки, солдатики с трубами и ангелочки. В коробке лежали также елочные бусы исеребристая мишура.
Томми установил елку на могиле, на маленькой деревяннойподставке, и они по очереди стали вешать на нее игрушки. Этот разрывающийсердце ритуал продолжался несколько минут, после чего они стали молчаразглядывать результаты своего труда, и Томми вспомнил, как Энни любила Рождество.
Он уже рассказывал об этом Мэрибет, но в этот раз слова какбудто застревали у него в горле. Слезы катились по щекам — он вспоминал, какхорошо им было с Энни, и чувствовал, как сильно ему ее не хватает.
Потом он посмотрел на Мэрибет, стоявшую рядом с елочкой.
Куртка не застегивалась на ее выпирающем животе, глаза былиполны слез, рыжие волосы выбивались из-под шерстяной шапочки. Томмипочувствовал, что никогда не любил ее сильнее, чем сейчас.
— Мэрибет, — ласково позвал он, зная, что Энниодобрила бы его поступок.
Это надо было сделать именно здесь. Мэрибет должна быластать частью его жизни и его будущего.
— Давай поженимся… пожалуйста… Я так тебя люблю…
— Я тоже тебя люблю, — т сказала она, подойдяближе и взяв его за руку, — но я не могу, ты же знаешь… не сейчас… непроси меня делать это…
— Я не хочу тебя терять, — продолжал Томми,посмотрев на маленькую могилку, где лежала его сестренка, рядом срождественской елкой, которую они ей принесли. — Я потерял ее и не могупотерять тебя… пожалуйста, давай поженимся.
— Не сейчас, — мягко откликнулась Мэрибет.
Ей очень хотелось дать ему все, что она могла дать, но онабоялась причинить ему боль, не оправдав его надежд. Мэрибет была мудрее своихлет и в какой-то степени по-женски мудрее его.
— Ты обещаешь когда-нибудь выйти за меня замуж?
— Торжественно обещаю тебе, Томас Уиттейкер, что я будулюбить тебя вечно, — произнесла она, готовая перед Богом ответить закаждое свое слово.
Мэрибет чувствовала, что никогда не забудет, кем он стал длянее с первой же их встречи. Но никто не мог знать, что их ждет в будущем, кудакаждого из них приведет судьба.
Она страстно желала стать частью его жизни до конца своихдней, но кто мог знать, что будет дальше?
— Пообещай мне выйти за меня замуж.
— Если мы оба будем этого хотеть, — как всегда,искренне сказала она.
— Я всегда буду готов на тебе жениться, —торжественно произнес Томми, и она знала, что он действительно верит в своислова.
— Я тоже. Я всегда буду тебе другом, Томми… и всегдабуду любить тебя.
И если им повезет, она в один прекрасный день станет егоженой. Мэрибет тоже этого хотелось, и слишком сильным было искушение выйти занего уже сейчас, в шестнадцать лет, но ей хватало мудрости для того, чтобыпонимать, что в один прекрасный день все может измениться.
А может быть, все будет иначе — их любовь с каждым днембудет становиться все крепче.
Но кто знает — ведь жизнь могла разнести их по разнымуголкам земного шара, разъединив навсегда, хотя она очень надеялась, что этогоне произойдет.
— Я буду ждать столько, сколько понадобится, —заверил ее Томми. — Мои чувства к тебе никогда не изменятся.
— Спасибо, — ответила Мэрибет и нежно поцеловалаего.
Как бы ему хотелось, чтобы она пообещала ему большее! Но онбыл рад и малому, понимая, что сейчас она не может дать ему больше.
На некоторое время воцарилось молчание.
Томми и Мэрибет стояли у могилы, глядя на маленькую елочку иразмышляя о маленькой озорной девочке, навсегда оставшейся в их сердцах.
— Мне кажется, она тебя тоже любит, — тихо сказалТомми. — Если бы она была с нами!
С этими словами он сжал руку Мэрибет и повел ее к машине.Молодыми людьми овладела тихая грусть, и по дороге домой они молчали. Теперьмежду ними было что-то тихое и хорошее, сильное и чистое, очень искреннее.
Оба они понимали, что в один прекрасный день могутсоединиться — а могут и расстаться. Но и Мэрибет, и Томми верили, что ничто несможет разлучить их.
И Томми, и Мэрибет для своих шестнадцати лет слишком многопережили. У них была надежда, была взаимная клятва и были общие мечты. Это былохорошее начало для чего бы то ни было, бесценный дар, который они дали другдругу.
Сидя в гостиной, они тихо разговаривали, смотрели семейныеальбомы и смеялись над детскими фотографиями Томми и Энни.
Когда родители Томми наконец вернулись, Мэрибет как разразогрела им обед. Джон и Лиз были рады оказаться дома и застать Мэрибет иТомми довольными и веселыми; порадовала их и елка, только на лицо Лиз набежалооблачко грусти, когда взгляд ее задержался на самодельных игрушках. Глаза еенаполнились слезами, но потом она посмотрела на сына и улыбнулась.
— Спасибо, что ты их повесил. Мне бы очень их нехватало.
