«Ага, — думаю я. — Значит, вот так, насмехаться? Ах ты сундучара!» На выдохе я касаюсь Звезды. Тёмное дерево отзывается прохладой.
— Во имя пастухов и пещеры, — говорю я шёпотом и голос мой меняется. — Во имя крови той, что встречает и верит. Прошу тебя, откройся.
Звезда согревается и начинает подрагивать под пальцами. Резные панели немного колышутся, словно занавес перед спектаклем, похоже, шкаф разминается, напоминая хищника перед прыжком.
— Тёмные дни теперь ушли… — говорю я, и рукам моим становится холодно.
Шкаф открывается сам собою, издав звук, похожий на зевок.
В нем нет ни одной вещи. «Ой-е-ей, — в испуге думаю я. — Бабушка будет ругаться». Пустым шкаф не выглядит — больше всего он похож на термитник. Или на головку сыра, изъеденную мышами. Глаза цепляются за торчащие то тут, то там крохотные предметы — кукольная голова без парика, фарфоровая чернильница, рамка для миниатюрного портрета с узором из риса и речного жемчуга, погремушка для младенца: петушиный череп с горошинками и коралловой веточкой — клюв бронзовый и зелёный; сломанный ларчик с опаловым сердечком внутри, левая перчатка с порушенным от времени кружевом. Нож для разрезания книжных листов с нагой акробаткой из слоновой кости, искусно вырезанной на рукояти. Пачка писем, перетянутая бечевой. Веер. Пожелтевшие от времени листики документов со странными гербами.
На месте полки, где тётя Женя хранит платки, шарфики и косынки, в кресле «фотей» размером с заварочный чайник с удобством размещается небольшая мышеподобная фигурка, на ней огромный чепец с чёрными ленточками, платье времён бедняжки Жанны Этиоль и красные каблукатые стукалки. Перед нею низенький столик, заставленный крошечными прелюбопытнейшими предметами — в настоящее время Eine Dame раскладывает на нем пасьянс.
— Кхм! — произношу я несколько пискляво.
— Да-да? — отзывается моя визави, отрываясь от карт и уперев в одну из них крошечный скрюченный палец. — Ты, наконец, достучался?
— Э-э-э… в каком-то смысле, да, — нахожусь я.
— Вот и прекрасно, — отвечает она. — Тут только о тебе и говорят.
— Бремя популярности, — смущенно заявляю я. Дверь шкафа поскрипывает, где-то в глубинах термитника (сыра?), раздается смех и звенят колокольцы.
«Это мы — мышицы», ловлю я за хвост паникующую мысль.
— Я бы хотела тебе кое-что передать, — продолжает она и протягивает мне небольшой кусочек картона.
— От кого это? — задаю я нескромный вопрос.
— Считай это подарком, — говорит моя собеседница и дергает за толстую сонетку. Нас разделяет глухая бордовая штора с тусклой надписью: Dorotee. Weissagen und Gaben[109].
Я смотрю на мятый кусочек бумаги и замечаю, что он растёт — его края щекочут мне руку.
«Ну конечно! — торжествующе думаю я, рассматривая „подарок“. — Куда же без этого».
На ладони у меня карта «Паж Кубков», томный юноша в ренессансном одеянии, его обтягивающие штаны я втайне считаю колготами.
Тут колокольный звон усиливается, и откуда-то снизу вылетает маленькая фигурка в красном плаще и с трещоткой в лапе.
— Радуйся! — тоненько кричит фигурка. — Тёмные дни уходят!
— Непослушный! — охотно радуюсь я.
Мышонок несется вместе со своей трещоткой вверх, по переходам и кавернам внутришкафного пространства, достигнув соседней с Doroteeй ниши, он с размаху прыгает мне на плечо. Трещотка хрустит прямо мне в ухо.
— О, — говорит мышонок глядя мне в ладонь. — Право на легкомыслие!
— Не думаю, — отвечаю я. — Пристрастие, лень, неверность, обольщение, плутовство, дешёвый эпатаж…. Это мне подарили.
— О, — опять выпискивает мышонок. — Не стоит к этому относиться как к перевёрнутой карте.
Я поворачиваю голову к нему и вижу прямо перед собой розовый нос и отчаянно шевелящиеся вибрисы…
— Ты один тут такой умный? — насмешливее чем хотелось спрашиваю я.
— Я Непослушный, — грустно отвечает мышонок. — Но право на легкомыслие — это здорово.
И он гремит трещоткой.
— А я к тебе с просьбой, — говорю я мышонку. От неожиданности он роняет свою погремушку и вытягивается в струнку, обвив себя хвостом.
— Для нас это честь, — взволнованно произносит он.
— Мне нужна твоя помощь в украшении… — бросаю я пробный камень — мышонок благоговейно замирает, — ёлки! — выдыхаю я, и почти зажмуриваюсь — так хочется, чтобы он согласился.
— Ты уже знаешь, что я не откажусь, — произносит мышонок после некоего молчания.
Он поднимает на меня агатовые глазки.
— Но я не могу сделать это совсем бесплатно, — выговаривает он, слегка запнувшись на слове «совсем».
Откровенно говоря, я несколько сникаю.
— Чего же ты захочешь? — грустно спрашиваю я у Мышонка. — Мой молочный зуб? Или левый краешек, моей тени?
— Что ты! Как можно! Это такое варварство! — подпрыгивает мышонок, и я чувствую край его плаща щекой.
— Ну говори же, — подбадриваю я, — я ведь имею право выслушать.
— Несколько шерстинок, — и мышонок попискивает от волнения. — Несколько шерстинок Хищника-Помощницы…
— Хоть целый хвост, — радостно говорю я и спохватываюсь. — Я надеюсь, речь не идёт о наведении порчи? — как можно строже спрашиваю я, но голос мой вздрагивает.
Мышонок перебирается на мою ладонь и становится похож на раздавленный цветок. Он нервно озирается.
— Всякий… — и мышонок воровито оглядывается через левый бок, — всякий, кто сотворит магию, тёмную магию по отношению к Хозяйке, её семье или… Помощникам — будет изгнан!!!
— Тоже мне, — говорю я. — Подумаешь — выгнали из шкафа! Велико ли горе.
— Это невыносимо для нас, — пискляво возражает Непослушный. — Изгнанный становится Бездомной Мышью… Ну, таким, как все остальные… уличные, дикие.
— Дикая мышь — это наказание, — соглашаюсь я.
— Настоящее, — поддакивает мышонок.
— Так я жду тебя у ёлки? — говорю я, пододвигаясь к шкафу. Мышонок ярким пятнышком прыгает в нутро «сыра», подбирает свою трещотку и производя массу разнообразных звуков, верещит:
— Я должен обежать всех! Пять минут!!!.
На всякий случай я притворяю дверцы шкафа. «Обежать всех…», — фыркаю я про себя, вообразив, как мышонок говорит кульку наших с Витей носков: «Все за мной! На ёлочку! Ура!»
— Кого-то он приведёт? — размышляю я и иду к игрушкам.
Разложив листы пергаментной бумаги на полу, я выкладываю маленьких стеклянных жильцов ёлки, игрушки из «секретерки» надменно и чуть лукаво наблюдают с высот дерева за моей возней внизу. На ступеньках лесенки лежит несколько зелёных игл.
