К верхней крышке шкатулки были прикреплены две фотографии.Первая снята прошлым летом: Кости и я сидели на террасе в качалке, его лицоповернуто в профиль, и он что-то шепчет мне на ухо. Что бы это ни было, яулыбалась в ответ.
На втором снимке я лежала на боку на скомканных простынях внашей постели и обнимала рукой подушку. Я спала обнаженной, рот полуоткрыт, ана лице сохранилось сонное и одновременно очень чувственное выражение. Однагрудь была полностью открыта, вторая едва виднелась под простыней, как и темно-рыжиезавитки между ног. Я смутилась и перевернула фотографию и лишь тогда заметилана ней надпись: «Я сделал этот снимок однажды утром. Ты выглядела великолепно,и я не мог удержаться. Даже сейчас улыбаюсь, представляя, как ты покраснела».
При виде знакомого аккуратного почерка из моего горлавырвался сдавленный крик. Я не могла этого больше выносить. Стало так больно,что я начала задыхаться.
На самом верху лежала записка с надписью: «Моей любимойжене».
Буквы стали расплываться, потому что мои глаза наполнилиобжигающие слезы.
Я знала, что, если прочитаю ее, хрупкое равновесие эмоцийразрушится и я сойду с ума. Поэтому я захлопнула шкатулку и убрала ее подкровать. Отвлечься, нужно чем-то отвлечься! С отчаянной решимостью я схватилапервую попавшуюся пару нижнего белья, кое-как натянула его, накинула халат ивыскочила из спальни.
Когда я вошла в подвал, Док поднял голову. В руках он вертелдва шестизарядных пистолета. Большинство вампиров предпочитают кинжалы, мечиидругие старинные виды оружия, но Док питал слабость именно к пистолетам. Онивсегда были при нем:
— Рыжая Смерть! — приветствовал он меня.
— Сколько тебе лет?
Если мой вопрос его и удивил, Док этого не показал. Хотя мыизредка виделись с ним в течение прошлой недели, до сих пор почти неразговаривали.
— Сто шестьдесят, включая годы жизни.
У него был приятный южный акцент, отчего речь звучала болееизысканно. Я почему-то рещила, что больше всего ему подойдет голубой или серыйцвет.
Он протянул мне один из пистолетов:
— Хочешь с ней поиграть?
Я пробежала около сорока миль по лесу, два часа упражняласьс мечом и о стольких вещах передумала. Но это не принесло мне ничего хорошего.Пистолеты? Почему бы и нет!
— Твои пистолеты женского рода? — спросила я,принимая оружие.
В этой модели, чтобы патрон попал в ствол, надо было взвестикурок. Я обычно пользовалась полуавтоматическим или автоматическим оружием, взависимости от ситуации.
— Да, потому что женский род всегда опаснее, Кэт.
Мрачный юмор. В других обстоятельствах я бы оценила шутку. Яповертела пистолет в руке, молниеносно взводя и опуская курок. Пусть кинжалыбыли моим любимым оружием, это не означало пренебрежение к их огнестрельнымсобратьям.
— Очень хорошо, — заметил Док. — За той стенойнет ничего, кроме пыли. Покажи, как ты стреляешь.
Вместо ответа я выпустила всю обойму в обозначенный участоктак, что шесть выстрелов слились в один. Увидев очерненный пробоинамитреугольник, Док улыбнулся. Я не могла вернуть ему улыбку — сомневалась, чтомое лицо на это способно.
— Дай мне еще пуль, и я напишу свое имя, —равнодушно ответила я. — А как насчет тебя?
Он взял пистолет и перезарядил его. Потом завертел оружие вруках с такой скоростью, что мои глаза не могли за ними уследить. Затем Док подкинулпистолеты, поймал их, стукнул друг о друга, перебросил за спиной и под ногами.Весь спектакль сопровождался оглушительными выстрелами. Не успел затихнутьпоследний, как Док вложил пистолеты мне в руки.
— Вот так!
Я посмотрела на стену в тридцати ярдах перед нами и понялаего шутку. Док воспользовался моим треугольником, кое-что добавил, и получилосьмое имя. Учитывая, что он стрелял, не прерывая упражнений, результат впечатлял.
— Ты — находка для моего отряда, — искреннезаметила я. — Ребята будут в восторге от твоего таланта.
— У меня непростые отношения с законом, —сдержанно ответил он. — Поэтому я предпочитаю держаться от него подальше.
— Как же Кости удалось заставить тебя изменить своипривычки?
Док помрачнел.
— Это не он. Кости мой грандсир. А изменила меня Аннет.
Ох! Я взглянула на него, стараясь оценить с женской точкизрения. Отметила стройность фигуры, приятно очерченное лицо, светло-карие глазаи зачесанные назад каштановые волосы. Да, он вполне соответствовал вкусу Аннет.
— Понятно.
— Это не то, о чем ты подумала. В восемнадцатомстолетии я наткнулся на четверых парней, окруживших женщину позади салуна.Двоих я застрелил, остальные двое сбежали. Тогда я не знал, что не защитилдаму, а лишил ее ужина. Но Аннет не забыла моего благородного заблуждения.Несколько лет спустя, когда я оказался при смерти, она нашла меня и предложилаальтернативу. И я принял ее предложение.
Как это похоже на Кости — никогда не забывать добра. Язаморгала и отвернулась. Вероятно, Аннет тоже придерживалась этого правила.
— Ты не принадлежишь к роду Кости, уже сам — мастер, иАннет тебе больше не указ. Почему же ты здесь?
Он серьезно посмотрел на меня светло-карими глазами:
— По той же причине, что и ты, — не прощаю долгов.
23
Наступило 27 декабря, и мы собрались ни больше ни меньше какв оперном театре. Согласно ситуации и настроению я была в черном. Могла быявиться и в рубище, но у вампиров для таких случаев действовал свой обычай, имне пришлось подчиниться. Черные кожаные ботинки дополняли наряд. Единственноесветлое пятно — серебряная цепочка на талии с несколькими кинжалами, из того жеметалла. Это одновременно было молчаливой угрозой и гарантией защиты.
Вместе с Менчересом мы встали в центре сцены. Хотя причинасобрания была известна всем прибывшим. Соблюдая протокол, Менчерес повторилизвестие о смерти Кости. Эти роковые слова раздирали мое сердце столь жемучительно, как и в первый раз, но я не позволила своему лицу выдать тяжестьчувств.
— …И согласно его воле главенство в роде переходит кего жене, Кэт. — Менчерес протянул мне руку, и я ответиларукопожатием. — Начиная с этой ночи все твои подданные становятся моими, амои люди служат тебе. Для скрепления нашего союза требуется кровь. Кэтрин,известная под именем Рыжая Смерть, согласна ли ты пролить кровь, чтобыподтвердить нашу клятву.
Я повторила нужные слова, хотя не думала, что когда-нибудьих произнесу. Затем кинжалом сделала глубокий надрез на руке. Менчерес взял уменя клинок и тоже рассек ладонь, а потом сжал мою руку.
