Но слово «мать», как вечный голос жизни,
Звучит в душе всех радостней, и вот
Оно, как стяг, как преданность отчизне,
Нас в грозный час к бессмертию ведет![4]
О р л о в (сразу). Прекрасные стихи! Спасибо, товарищ Берман! А теперь… где баян, товарищ Панычук?
П а н ы ч у к. Простите, не понял!
О р л о в. Где баян, говорю? Кстати, и соседям будет веселее работать!
Панычук молча встает, подает баян.
Куракин… кажется, хорошо играет на баяне! Давайте Куракина!
Коку помогают сойти с торпедного аппарата.
К у р а к и н (берет аккорд). Что играть? (Садится на ящик.)
Г р и г о р ь е в. На ваше усмотрение. (Орлову.) Разрешите начать, товарищ старший лейтенант?
О р л о в. Пожалуйста!
К у р а к и н (объявляет). Старинная матросская песня: «Гибель «Варяга»».
О р л о в (улыбнувшись). Э нет, эта не пойдет! Давайте другую!
Тишина. Первый куплет кок играет нормально, затем переходит на вариации. Увлеченный игрой, поднимается и вдруг резко обрывает мелодию.
К у р а к и н (виновато). Простите… пальцы… не слушаются…
Д ж и б е л и (после паузы). Если разрешите, товарищ старший лейтенант, я могу рассказать про кино! То есть не совсем про кино, но в общем…
О р л о в. Начинайте, мы слушаем!
Д ж и б е л и. Это, может, сказка, а может, быль, не знаю точно! Когда я был в отпуску, у нас так девушки рассказывали. Жил-был около Красной Поляны, в высоком абхазском селении, маленький мальчик… звали его Гоги… По-русски это будет Георгий… И дороже звезд и луны, дороже ручейков и водопадов, представьте себе, даже дороже солнечного света был для него луч аппарата передвижки: очень любил кино Гоги! Многих артистов он знал в лицо, почти всех по именам и фамилиям, а с некоторыми даже был лично знаком: в Абхазию, нашу прекрасную солнечную страну, часто приезжали разные киноэкспедиции. Как раз группа из Москвы снимала фильм под названием… Вот забыл название, сейчас вспомню.
П а н ы ч у к. Ну, это неважно! Из теперешней жизни?
Д ж и б е л и. Конечно!
Вдруг справа раздается звук включаемых моторов.
Г р и г о р ь е в. Моторы!
Радость, надежда на лицах.
Б е р м а н (Куракину). Держись, Сережа! Это заработали моторы!
Звук мотора все сильнее и сильнее… Но вот он вдруг начинает идти на убыль. И снова тишина.
Пауза.
О р л о в (тихо). Не взяли!..
Слышится падение тела. Панычук подбегает к торпедным аппаратам. Григорьев — за ним. Они выносят Куракина. Он в глубоком обмороке.
(Быстро.) Наденьте маску… подержите несколько минут!
Свежий воздух начинает оживлять Куракина.
(Смотрит на часы, и впервые на его лице появляется настоящая тревога. Подходит к переговорной трубе. В трубу.) В центральном!
Голос Афанасьева: «Есть в центральном!»
Хлор скопляется в большом количестве… Куракин потерял сознание.
Голос Афанасьева: «У меня тоже не сладко… Какое у вас количество масок?»
Четыре!
Голос Афанасьева: «Принимайте все необходимые меры. И… терпите, сколько можете!»
Есть!
К у р а к и н (придя в себя, слабым голосом). Простите меня, товарищи!
З а н а в е с.
Картина шестая
Окраина местечка у самого моря. По обеим сторонам улочки расположились маленькие рыбацкие домики. На переднем плане, в палисаднике, сидит старик Ф и л и п п о в. Рядом с ним, опираясь на костыль, Д м и т р и е в. Они курят длинные трубки, следят со вниманием за колечками дыма. На столе — самовар, чайник, стаканы.
Д м и т р и е в. Боже ж мой, какая благодать кругом! Никогда еще птички так не распевались! Между прочим, как ты скажешь: если птичку напоить, она должна еще громче петь, а?
Ф и л и п п о в (наливая очередной стакан). Не знаю, не пробовал. Пил я со всяким народом, а с птицами — не пил!
Д м и т р и е в. Ты, Ваня, с понятием по этому делу. Не помню случая, чтобы тебя кто-нибудь осилил!
Ф и л и п п о в. И этого сказать не могу. Один раз меня все-таки…
Д м и т р и е в. Поклеп на себя возводишь, Ваня. Зря!
Ф и л и п п о в. Нет, один раз меня перепили! Стояли мы около шести суток в Коломбо, на острове Цейлоне. И очень полюбили одно тихое заведение: вдова матросская держала… Кроме нас, туда еще заходили американцы с «Алабамы». Так вот ихний капитан предложил потягаться. От наших меня выдвинули, а он сам взялся. Поставили перед каждым двадцать посуд — от такого горшка до такусенькой рюмочки. Он пил сидя, а я — стоя.
Д м и т р и е в. Сидя же легче, Ваня.
Ф и л и п п о в. Самолюбие меня заело и уверенность была! Дал американцу лишний шанс! Девятнадцать пили вровную! А двадцатую, самую маленькую, чувствую, не принимает нутро. Ну, никак не принимает. Довожу ее до роту — не запрокидывается голова! А он к своей дотянулся, до зубов дотащил, выпил — и победил! Я признал себя побежденным, за все красиво расплатился, со всеми вежливо попрощался и своим ходом, не шатаясь, пошел на корабль. А вот американец остался.
Д м и т р и е в. Такой пьяный был?
Пауза.
Ф и л и п п о в. Нет, он помер!
Д м и т р и е в. Потому излишество! Вот мы с тобой в полном порядке! Тишина, покой, красота! Солнышко греет, готов к труду и обороне!
Ф и л и п п о в (строго). Это хорошо, что готов! На берегу океана живем, Костя! Он границ не имеет!
Д м и т р и е в. К чему сказано?
Ф и л и п п о в. К тому, что внимательно смотреть надо! (Пауза.) Я, брат, одно дело большое задумал. По части рыбозаготовок… Нет, пока ничего тебе не скажу, но если мы его сделаем, значит быть нашему совхозу ведущим в государстве.
Д м и т р и е в. Ох, гордый ты, Ваня! Во все вмешиваешься, все норовишь по-особенному! Не зря мы тебя старшим на боте поставили! Любишь быть первым!
Ф и л и п п о в. Да, это я люблю! А вот одного только простить не могу! Родной племянник меня со службы прогнал! Но ничего! Я ему еще докажу, на что мы способны!
Дмитриев хочет что-то сказать, но, махнув рукой, молчит. Филиппов замечает этот жест.
Ты не маши, Костя! А сказал — не прощу, — значит, не прощу! Молчи, понимаешь, а то поссоримся!
Д м и т р и е в. Я молчу, Ваня: рта не открывал!
Ф и л и п п о в. Все нынче больно умные стали!
Д м и т р и е в. Это верно. Идут давеча два молодых водолаза. Академики, знаете ли! И разговаривают не по-нашему. Я их останавливаю: «Что же вы, господа профессора, родную свою речь забыли?» А они мне в ответ: «У нас, Константин Яковлевич, изучение языка обязательно!.. Вот и практикуемся». (Пауза.) Погибла профессия, Ваня! Мы с тобой как на море ходили? Грудь на грудь, один на один! А эти заберутся в самовар, и вокруг каждого еще по две машины на подмогу… Окончилось водолазное дело…
Ф и л и п п о в. Да, уж опасность не та! Каждый может в таком инструменте под воду пойти. Прогулка…
В конце улочки появляется М и х а и л. Филиппов видит его. Вздрогнув, он быстро встает и входит в дом. Дмитриев, оглядываясь, ковыляет за ним. Филиппов закрывает за собой дверь. Михаил приближается к
