эпоху слово «товарищ» (ранее синономичное «большевику») начало тесниться словом «гражданин».
Навстречу редактору поднялся тот самый гражданин —
двукратное появление «соткавшегося из воздуха» субъекта в 1-й и 3-й главах поддерживает «литературное поле» романа, восходя к сцене из «Господина из Сан-Франциско» (см. комментарий к 1-й главе): «Вежливо и изысканно поклонившийся хозяин <…> на мгновение поразил господина из Сан-Франциско: он вдруг вспомнил, что нынче ночью, среди прочей путаницы, осаждавшей его во сне, он видел именно этого джентльмена <…> Удивленный, он даже чуть было не приостановился. Но так как в душе его уже. давным-давно не осталось ни даже горчичного семени каких-либо так называемых мистических чувств, то сейчас же померкло и его удивление» (Бунин 1966: 317–318). Сходным образом ведет себя и Берлиоз, который «так и попятился, но утешил себя тем соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять» (5, 47).
трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского переулка на Бронную… —
Ермолаевский переулок и Бронная находятся у Патриарших прудов.
Трамвай был основным видом общественного транспорта в Москве (троллейбус появился в 1933-м, метро — в 1935 г.). Наличие трамвайного пути в этом месте в 1920—1930-е гг. оспаривается современниками (Н. Крандиевская). К трамваю Булгаков испытывал неприязнь: одна из его квартир находилась прямо у трамвайных путей, и визг тормозов преследовал его днем и ночью. Несмотря на то что с 1924 до 1928 г. количество маршрутов утроилось, трамваев не хватало, они «прилетали переполненные, задыхающиеся люди висели, уцепившись за поручни» (562-6-3-14 об.), «визжали омерзительно» (562-6-4-3), в них всегда была давка, их брали с боем, приступом. Люди висели на буферах, подножках, было немало «зайцев». Гибель под трамваем или увечье — достаточно частое явление 1920-х — начала 1930-х гг. Так, сорвался с подножки трамвая и погиб актер Мамонт-Дальский (Неелов), отец первого мужа Е.С. Булгаковой.
Трамвай — это и место, облюбованное карманниками (ср. реплику «С таким в трамвай не садись!» после фокуса Коровьева с часами Римского), и поле классовых столкновений (ср. ставшую знаковой для 1920-х гг. типичную «трамвайную» фразу «Ишь, шляпу надел!»).
алая повязка вагоновожатой —
в 1920-е гг. остро встал вопрос о том, какую одежду должны носить комсомольцы. Белая блузка, черная юбка и красная косынка кодировали принадлежность женщины к комсомольским активисткам (как фригийский красный колпак эпохи Великой Французской революции — Лебина 1999: 211). Алая повязка — атрибут женской пролетарской моды и указание на то, что водителем трамвая была комсомолка: Берлиоз, уточняя прогноз своей смерти при помощи расхожих клише эпохи («А кто именно? Враги? Интервенты?»), слышит издевательский ответ Воланда: «Нет, русская женщина, комсомолка».
мелькнула луна, разваливаясь на куски —
в контексте романа распадение на куски, осколки — знак Апокалипсиса, в данной сцене «личного» Апокалипсиса Берлиоза. Неоднократно повторяется «изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце» — в стеклах дома напротив аллеи на Патриарших (5, 11), «вдребезги разбитое солнце в стекле» (5, 371) в финале романа — знак Апокалипсиса Москвы и т. д.
трамваи накрыл Берлиоза —
присутствие сцены гибели Берлиоза (или того же героя под другими именами) во всех вариантах романа, т. е. с самого начала работы над МиМ, позволяет предположить, что в основу этого фрагмента было положено некое реальное событие. Таким можно считать гибель под трамваем в Берлине известного литературного критика Юлия Айхенвальда. Она зафиксирована, например, в письме Б.К. Зайцева И.А. Бунину от 25 декабря 1928 г. Даже пространственное описание места трагедии аналогично происходящему в МиМ (5, 60): «[Айхенвальд] Вышел и на бульваре (<…> трамвай идет совсем рядом с аллеей) — по близорукости своей и попал под вагон. <…> Изуродован ужасно, выбиты зубы и т. п.».
…отрезанная голова Берлиоза —
мотив отсечения головы восходит к комплексу мифологических представлений, отразившихся в искусстве конца XIX — начала XX в., особенно в культуре модернизма. Мифологические источники мотива — сюжеты о Юдифи и Олоферне, Саломее и Иоанне Предтече, Персее и Медузе. Особую популярность сюжета связывают с «Иродиадой» Г. Флобера и «Саломеей» О. Уайльда. В творчестве ряда поэтов, у которых появляется этот мотив (Блок, Мандельштам, Гумилев, Волошин и др.), обезглавленный сохраняет свойства живого человека.
У Булгакова, роман которого фокусируется на христианской мифологии, отрезанная голова на блюде в сцене бала сатаны, естественно, вызывает ассоциации с легендой об усекновении головы Иоанна Крестителя. Однако «гильотинирование» атеиста Берлиоза дано в травестированном по отношению ко всем мифологическим источникам виде (гибель подчеркнуто антиэстетична, нелепа, происходит из-за пролитого Аннушкой постного масла и т. д.). Возможно, что история с отрезанной головой, сохраняющей способность чувствовать и жить, актуализирована под влиянием западноевропейской литературы — в частности, новеллы Э. По «Трагическое положение» (С. Шиндин). Возможны и иные параллели (описание манипуляций с отрезанной головой в книге М. Орлова «История сношений человека с дьяволом» или сюжетные перипетии романа А. Беляева «Голова профессора Доуэля» — Соколов 1991: 140). Любопытно в этом плане посещение Булгаковым Института переливания крови, где производились опыты С.С. Брюхоненко с отрезанной головой собаки (Дневник 1990: 42–43, 50).
Можно рассматривать этот фрагмент и как пародию на заклание пасхального агнца между закатом солнца и окончанием вечерней зари 14 нисана. Зарезанный трамваем Берлиоз не попадает в Дом Грибоедова на «тайную вечерю» со своими учениками, коих, как заявлено у Булгакова, двенадцать.
Важно и другое: в этой сцене на уровень поверхностной структуры текста выходит важнейший мотив романа, за которым стоят ментальные установки автора, мотив «преступления и наказания». Сценой на Патриарших открывается целая серия самых разнообразных преступлений (от вранья по телефону до доноса) и последовавших наказаний. Берлиоз — в ранних редакциях редактор журнала «Богоборец» — наказан прежде всего за то, что в журнале «Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. <…> Этому преступлению нет цены» (инвектива Булгакова в адрес реально существовавшего журнала «Безбожник»; — Михаил 2001:55).
О мотиве изуродованной, травмированной или отделенной от туловища головы в творчестве Булгакова см.: Яблоков 2001.
Глава 4. ПОГОНЯ
дворники в белых фартуках —
характерная черта эпохи 1930-х гг. Управдомы и дворники — воплощение охранительного начала, активные помощники властей и «компетентных органов», ненавистная для Булгакова социальная прослойка людей (уже в «Белой гвардии» появляется описание рыжебородого дворника).
подсолнечное масло —
параллелизм ершалаимской и московской сюжетных линий прослеживается даже в мельчайших деталях. Как правило, древние события, персонажи, ситуации изображаются в драматичном, возвышенном ключе, тогда как московские аналоги носят сниженный, часто комический характер. Такая параллель наблюдается и в данном случае. Подсолнечное масло (или, как его называли в быту, «постное», что особенно важно, если учесть, что действие романа приурочено к Великому посту), становится прямым поводом смерти поскользнувшегося на нем Берлиоза и, кроме того,
