Она как раз ваша и была.
– Шутишь?
– Увы, лишен этой человеческой способности, но все больше и больше мечтаю овладеть ею.
– Голубая мечта?
– Нет, скорее, возможность переваривать без вреда для здоровья глупости человеческие.
– Ах ты, козявка летучая! – я попытался ухватить квадрокоптер, но у того реакция оказалась на порядок выше моей.
– Я не обижаюсь на вас, – снисходительно заявил дрон, зависнув в метре от окна. – И вы зря обижаетесь на правду. Вы же знаете, что я прав.
– Знаю, – повесил я голову, уперев локти в колени. – Я все знаю.
– Мания величия, – фыркнул квадрокоптер. – Ладно, слетаю погляжу, что там творится.
Я ничего не ответил. На душе было тошно. Он был прав: я действительно громоздил глупость на глупость, мстя неизвестно кому за жизненную неудовлетворенность, за обиды, рожденные развитым воображением, за прочие мелочи, к которым стоило бы относиться с юмором. Надо было что-то менять в себе, непременно, немедленно…
От грустных мыслей меня отвлек шум двигавшейся по улице вереницы автомашин. Я подскочил на кровати и по пояс высунулся в окно.
Глава 5
Волосы у меня на голове зашевелились в предчувствии того, что машины, следовавшие в сторону дома Степана, имеют какое-то отношение к глупейшему посланию, соображенному вчера «на троих». Я соскочил с кровати и заметался по комнате в поисках штанов и рубахи, спешно оделся и вынесся на крыльцо.
Чисто отмытые сапоги стояли в уголке за дверью – и тут баб Валя поспела. В данный момент она копалась на грядке, что у самого угла изгороди. На машины – ноль эмоций.
Я влез в несколько тесные сапоги и, притопывая ими на ходу, поспешил за удаляющимися транспортами. Несколько из них я опознал как принадлежащие телеканалам – городскому, областному и, кажется, паре центральных, – у других опознавательные знаки отсутствовали, и они могли быть чем угодно – от группы сопровождения телевизионщиков до представительских машин с очень крупными чиновниками внутри. Да, как ни странно, но при современном укладе жизни еще остались чиновники, но это были, скорее, обладатели почетных синекур, нежели действительно важные шишки, от которых что-либо зависело.
Когда я, порядком запыхавшись, добежал до дома Степана, машины уже кольцом окружили дом. Из них, гомоня, выбирались люди, множество людей. Одни держали в руках микрофоны, другие пристраивали на штативы съемочное оборудование, третьи отдавали короткие команды, а четвертые просто глазели на дом, проявляя явное недовольство чем-то и нетерпение. Пока я размышлял, стоит ли приближаться к дому или все-таки лучше постоять в сторонке, боковое окно в доме Степана распахнулось, и из него, невидимая прибывшим и скрытая кустарниками, выбралась фигура. Я не смог разглядеть, кто это был, но, судя по росту, делал ноги японец. Спрыгнув на бетон дорожки, Акиро – это действительно оказался он, – затравленно огляделся и, пригибаясь поспешил скрыться задами домов. А из окна вылезал уже следующий – индеец, что-то непрестанно ворча или ругаясь себе под нос. За ним последовали эфиоп, чех и араб.
«Крысы бегут с корабля, значит, все очень серьезно», – подумалось мне. Интересно, Степан тоже последует за ними?
Но нет. Окно закрылось изнутри, серебристые жалюзи сомкнулись, и в доме все стихло. Я привалился плечом к забору соседнего со Степановым дома и стал наблюдать, чем все закончится.
Между тем прибывшие уже начинали проявлять явное беспокойство и озабоченность отсутствием реакции со стороны жителей дома. Репортеры вообще, как я заметил, очень плохо переносят невнимание или прохладное отношение к себе. Им всегда хочется влезть в самую гущу событий и выставить себя геройствующими глаголизаторами непререкаемой истины. Здесь, увы, выходило все наперекосяк. Ладно еще хозяева дома хоть как-то проявили себя, к примеру, потребовали убраться восвояси и оставить их в покое – тут уж появился бы повод для возмущенных репортерских реплик. Но… Тянулись минуты томительного ожидания, а Степан, словно укрывшись в неприступной крепости, все также оставался глух, нем и недостижим. Беспомощный ропот обескураженных происходящим репортеров все нарастал. Один из них, решив заявить о себе, взошел на крыльцо и позвонил в дверь. Ответом ему была тишина. Он позвонил еще – ноль реакции.
– Безобразие! – не выдержал один из репортеров. – Мы проехали столько километров, а он прячется! Немыслимо!
– Может, его нет дома? – резонно предположил чуть полноватый чиновник, перебирая большими пальцами сцепленных на животе рук.
– Нет, он должен быть дома! Просто обязан! – ответил репортер.
Почему именно «обязан», я, правда, не совсем понял: то ли репортер хотел сказать, что еще слишком рано, и хозяин спит, то ли намекал, что в деревне просто некуда пойти, и потому все сидят в своих домах, сдыхая от скуки. А может, он имел в виду свою персону, которую Степан просто не мог, не имел права игнорировать в силу ее непревзойденности и величия. Ведь сам знаменитый репортер Не-Знам-Каковский прибыл по его душу, а тут такая нелепость приключилась!
И вдруг дверь отворилась. Произошло это настолько внезапно, что несколько прибывших вздрогнули, один уронил микрофон, другой едва не упустил камеру, но быстро сориентировался и припал к ее глазку, а тот, что звонил в дверь, сбежал вниз с крыльца. Последнего, вероятнее всего, напугала внушительная фигура Степана, возникшая на пороге дома. Во дворе воцарилась тишина. Похоже, Степану удалось внести сумятицу в стройную, отлаженную тактику работы телевизионщиков.
– Что здесь происходит? – спросил Степан, крайне недовольный столпотворением. Его острый взгляд чуть прищуренных глаз скакал с одного лица на другое, будто хлестал их.
– Грм-м, – откашлялся чиновник, прекратив играть пальцами, и убрал руки за спину. – Добрый день.
– А он действительно добрый? – усомнился Степан.
– Ну-у…
– Вот видите, даже вы неуверены в этом. И все-таки я так и не получил ответа на поставленный вопрос.
– Понимаете, – с некоторой заминкой продолжил чиновник, – от вас поступило заявление…
– Давайте начнем с другого: кто вы?
– Я-то? Я представитель областного Минобра. Фильчиков Василий Гаврилович.
– Очень рад. Даже польщен подобным вниманием, – кивнул Степан, привалившись плечом к дверному косяку. – Продолжайте.
– От вас поступило заявление насчет…
– Поступило, – вновь не дал ему договорить Степан. – Но я не совсем понимаю, что здесь делают все эти люди?
– Как? Репортеры освещают события и…
– Разве произошло нечто великое или сногсшибательное? – вздернул брови Степан. – Или наоборот – отвратительное и гадкое? Обычное заявление отправлено на рассмотрение в Министерство Образования.
– Вы не понимаете… – чиновник все пытался перехватить инициативу в разговоре, но она от него ускользала, словно склизкая, верткая рыба.
– И понимать не хочу, – махнул рукой Степан. – Была подана обычная заявка с предложением пересмотреть систему образования. Не более того. Я могу
