великой победы над персами — Марафонского сражения. Саламин, Платей и Микале он встретил уже подростком, достаточно сознательным, чтобы понять значение этих битв и гордиться своим городом и вообще греческим оружием. Этого мало: в морском сражении при мысе Микале у малоазийского берега командовал отец Перикла, Ксантипп. Любопытно, что Микале — первая наступательная операция греков в персидских войнах. Если верить в символы и предвестья, можно сказать, что успех отца предвещал неукротимый динамизм (чтобы не сказать „агрессивность“) сына.
Афинская аристократия, разгромленная политически еще в предыдущем, VI, веке, честно служила новому, демократическому строю, сумевшему доказать свою жизнеспособность в борьбе с персами, которая требовала патриотического сплочения всех сил народа. Многие потомки знатных и богатых родов достигали командного положения среди руководителей демократии. Перикл был не просто одним из них — он принадлежал к самым решительным и твердым в своем лагере. Победоносная война, как это случалось нередко, активизировала отжившие, казалось бы, силы. Аристократия вновь окрепла: по всей Греции духовная гегемония решительно переходит к Спарте, а в Афинах все большее влияние приобретает Ареопаг, судебный и государственный совет, составлявшийся из бывших архонтов, по тем временам — учреждение сугубо аристократическое. Молодой Перикл во всем поддерживал главу демократов Эфиальта, основной целью которого во внешних делах было ослабить авторитет лакедемонян, во внутренних — Ареопага. Того и другого он успешно достиг в 460 или 461 году, открыв, таким образом, путь к последовательной перестройке Афин в демократическом духе, но вскоре был убит политическими противниками. Его преемником стал Перикл.
Следовательно, два основных принципа своей политики — последовательный демократизм и конфронтацию со Спартой — Перикл получил в готовом виде от Эфиальта. Два других — продолжение борьбы с Персией и гегемония на море — восходят к Фемистоклу, победителю при Саламине. Это значит, что Перикл выступал не новатором, но продолжателем и завершителем дела, начатого его предшественниками.
Важнейшими из внутренних мероприятий Перикла по справедливости считаются плата за исполнение общественных и воинских обязанностей и раздача „зрелищных денег“, превращавшие декларации равенства и народоправства если и не в действительность, то, по крайней мере, в реальную возможность. Этой же задаче — воспитанию сознательных граждан — служит и культурная политика Перикла. Он собирал вокруг себя лучших архитекторов, скульпторов, художников, мыслителей — ради того, чтобы украсить и просветить Афины, чтобы приобщить афинян к высшим достижениям цивилизации. И международные дела вершились с той же позиции: „Афины прежде всего“. Первые десять лет своей власти, примерно с 457 по 447 год, Перикл действовал и против Персии, и против Спарты одновременно, стремясь присоединить к Афинскому союзу как можно больше земель и в самой Греции, и в заморских колониях, вплоть до Черного моря. В конце 50-х годов он даже предлагал созвать панэллинский конгресс в Афинах, чтобы сообща решить общие для греков проблемы реставрации храмов, разрушенных персами, и безопасности судоходства. Но спартанцы прекрасно понимали, что согласиться на такое собрание означало бы признать афинскую гегемонию надо всею Грецией, и расстроили хитроумный Периклов замысел. Потом удача изменила Периклу, значительная часть новых союзников вернула себе самостоятельность или переметнулась на сторону Спарты, от мысли о гегемонии над материковою Грецией пришлось отказаться (формальное тому свидетельство — тридцатилетний мир со Спартой 445 года). Отныне главное — укрепление морского могущества, консолидация Союза в прежнем его составе и скрытая экспансия с помощью высылки колонистов куда только возможно. Но и на этом, втором, этапе все направлено к одному — укреплению и возвеличению Афин.
И вот началась война. Перикл не мог не сознавать, что в его преобразовательных планах наступает, в лучшем случае, долгий перерыв. Пришла пора подвести итог всему сделанному, и он подводит этот итог в эпитафии, произнесенном в конце 431 или начале 430 года. И хотя тон его речи олимпийски величав, хотя развернутая им панорама прекрасна и безмятежно ясна, читателю Фукидида ясно, что игра проиграна и похвала демократическим Афинам — либо обман, либо самообман. Об объективных причинах поражения, из которых основною было несоответствие полисных задач и идеалов великодержавной политике, выше говорилось достаточно. Но трудно сомневаться и в том, что сам Перикл понимал всю ненадежность корабля, которым он правил без малого тридцать лет, перед надвинувшеюся бурей. Он не смог воспитать сограждан, не то чтобы не успел, но именно не смог и не мог. Он, всеобщий благодетель и кормилец, бескорыстный, честнейший, неподкупный, пользовавшийся неограниченным влиянием в народе и проводивший свою линию в согласии с общими интересами, прямо и неуклонно — таковы, по крайней мере, свидетельства древних авторов, от Фукидида и дальше, — за год до начала войны убедился, что положение его так же непрочно, как сорок лет назад, и что вся постройка, возведенная с таким трудом, может рухнуть в один миг. Враги (то ли сторонники олигархии, то ли завистливые соперники из числа демократов, то ли те и другие вместе) пустили пробный шар, натравив просвещенных господ афинян на ближайших к Периклу людей — скульптора Фидия, философа Анаксагора, супругу Перикла Аспасию. И просвещенные сограждане оказались темной толпой, суеверной, злобной, скорой на расправу. Говорят, что Фидий крал золото, из которого делал статую Афины для Парфенона? В тюрьму его! Ах, не крал? Все равно в тюрьму! Как он смел изобразить на щите богини самого себя и Перикла, сражающихся с амазонками! И Фидия упрятали под замок и втихомолку отравили, да еще свалили вину на Перикла: он, дескать, хотел избавиться от соучастника своих преступлений.
Аспасию обвинили в безбожии и ... в сводничестве. Обвинению в безбожии тут же придали более общий характер: было внесено предложение, чтобы неверующие в богов и изобретающие всяческие новые учения насчет небесных тел привлекались к суду как государственные преступники. Это метили в Анаксагора, учителя Перикла, а косвенно — и в ученика. Аспасию Перикл отстоял; он защищал ее сам и буквально вымолил ей пощаду, пролив перед судьями море слез. Анаксагора же он тайком выслал из Афин, боясь, что не сумеет его спасти.
В первые же месяцы боевых действий афиняне принялись корить и поносить Перикла. На него нападали и за то, что он начал войну, и за то, что ведет ее слишком вяло, и за то, что допустил неприятеля вторгнуться в Аттику. Раздражением обывателей пользовались и правые и левые, в частности Клеон, уже тогда мечтавший столкнуть Перикла и занять его место. Пока не вспыхнула эпидемия, врагам не удалось сколько-ни-будь серьезно ослабить позицию старого вождя. Мор, однако же, озлобил афинян настолько, что они лишили Перикла звания стратега и
