Николай Николаевич Губенко
Театр абсурда. Во что превратили Россию
Вместо предисловия
ЛЕОНИД ФИЛАТОВ О НИКОЛАЕ ГУБЕНКО
Так сложилось, что с Николаем Губенко лично мы познакомились сравнительно недавно. Когда в 1969 году я пришел работать в Театр на Таганке, он уже ушел из него. Конечно, слышал я о нем много и в школьные годы, живя в глубокой провинции, и в Москве, в студенчестве. Некоторые говорили, что он профессиональный циркач. Тот факт, что он вырос в детдоме, тоже как-то сдабривал его биографию. Я видел фрагмент фильма «Золотые ворота», где Николай все сальто, все трюки делал сам, причем делал это настолько лихо, что это никак не вязалось с его обликом коренастого, основательного человека.
В фильме «Последний жулик» он демонстрировал чудеса акробатической техники. И, наконец, я увидел его в знаменитой картине Хуциева «Мне 20 лет». Облик Губенко был овеян флером 60-х годов. На его биографию падал отсвет биографий людей, с которыми он дружил, был близок – Шукшина, Окуджавы, Шпаликова.
В театре он был признанным лидером. Даже те немногие люди, которые относились к нему критически, всегда, если заходила о нем речь, непременно добавляли: но талантлив неимоверно. А это на театре практически услышать невозможно. Даже Высоцкий внутри театра не пользовался как артист всеобщим признанием.
Губенко был для меня человеком-легендой, но впервые «живьем» я увидел его сравнительно недавно – на похоронах Володи Высоцкого. А вскоре он вернулся в наш театр, потому что его поддержка была необходима театру.
Театральный коллектив в чем-то сродни музыкальной партитуре. У каждого – своя нота. Мужская, лидерская нота в спектаклях по праву принадлежала Высоцкому. Его не стало, и за поддержкой обратились к Губенко. Николаю Николаевичу – человеку очень занятому, известному артисту и кинорежиссеру, лауреату Госпремии, нелегко было пойти на этот шаг, но он пришел в театр. На его первую репетицию «Павших и живых» пришла масса народа. Следили из-за кулис, из зала. Я тоже пришел посмотреть, что же такое знаменитый Губенко. Он с такой мощью читал стихи Гудзенко, что спектакль сразу приобрел тот высочайший уровень, который был при Высоцком. Потом я видел его и в «Пугачеве», и в «Добром человеке из Сезуана», и в «Борисе Годунове», и в спектакле памяти Владимира Высоцкого. Я наблюдал за ним и понимал, почему вокруг него существует такая удивительная атмосфера уважения, не холуйства и рабства, а именно уважения.
На каждый спектакль он, не мальчик и не ученик, а знаменитый артист и режиссер, застрахованный, казалось бы, от провалов, приходил первым. За час, а то и за полтора часа до начала. Осваивал сцену, осматривал каждый гвоздь, разминался, проговаривал про себя крупные и ответственные монологи. А перед самым началом прибегала наша молодежь. Это не в упрек им. Такой же упрек я могу отнести и к себе.
Помимо основательности ходьбы, речи в нем есть крепость, надежность и основательность человеческая. И неслучайно коллектив с таким упорством добивался, чтобы именно он стал руководителем театра. Губенко замечательный товарищ – верный, прочный, на которого всегда можно положиться. И абсолютно точный человек. Если он назначил встречу – обязательно придет, если обещал что-то сделать – обязательно сделает.
Ему сейчас очень трудно. Он бесконечно много работает и, конечно, устает, но, тем не менее, находит возможность приехать из другого города, чтобы разобраться, вникнуть в театральные дела, посмотреть работу актеров, посоветовать что-то. С ним постоянно поддерживают связь. Во всех наших делах он принимает участие.
Недавно я разговорился с артистом, который снимается сейчас у Губенко. Он сказал: «Не дождусь, когда я поеду в Иваново. Так замечательно с ним работать. Николай производил впечатление такого сурового и неприступного человека, а он, оказывается, такой «нежный». Подмечено точно. Не будучи с ним знакомым и лишь вычисляя его по театральным и киношным работам, многие считают его суровым, волевым, жестким человеком. Все это действительно так, но он человек не подавляющий, а очень нежный. И люди, с ним работающие, это знают.
Леонид Филатов,
заслуженный артист РСФСР
Я ВЕРЮ, ЧТО МЫ СПОСОБНЫ ВЛИЯТЬ НА СОБЫТИЯ
(Выступление Н.Н. Губенко на Конгрессе интеллигенции России)
Я бы мог говорить здесь о своих профессиональных проблемах, о кинематографе, в котором я проработал много лет и который сейчас лежит на лопатках, практически не существует. Я бы мог говорить здесь о театре, в котором прослужил 20 с лишним лет и который последние четыре года не финансируется ни одной государственной структурой, где прозябают в нищете и голоде 160 моих коллег. Я бы мог говорить о тех законодательных инициативах, которые мы, члены Комитета по культуре в Государственной думе, пытаемся реализовать. Я бы мог говорить, в частности, о законе «О перемещенных культурных ценностях», который в очередной раз, после трехлетней битвы с президентскими и правительственными структурами, привычно – неконституционно отклонен президентом Российской Федерации, после того как Государственная дума и Совет Федерации преодолели, в соответствии с Конституцией, президентское вето.
Но я не буду говорить об этом потому, что каждая из этих проблем требует очень точечного, индивидуального опыта профессионалов, сидящих в этом зале. Я хочу говорить о том, что нас, работников музеев, библиотек, театров, кино, просто просветителей, ученых, творческую и техническую интеллигенцию, объединяет.
Я спрашиваю каждого из сидящих в этом зале – тех, кто активно участвовал в перестройке, или тех, кто просто был свидетелем перестройки и тех процессов, которые происходили последние десять лет в нашей стране: предвидел ли кто-нибудь из нас тогда, вначале, развал Союза, приближение НАТО к границам России? Предвидел ли агрессивную позицию Германии по пересмотру итогов и результатов Второй мировой войны? Предвидел ли кто-нибудь из вас, сидящих в зале, ту кровавую грязь, в которую Россия вместе с недавними народами-братьями въехала всеми четырьмя колесами?
Сколько ошибок, сколько непоправимых, нелепых ошибок! Верим ли мы сейчас в миф об общеевропейском доме? В те обязательства, которые нам давали страны Западной Европы в отношении объединения Германии? Я лично очень глубоко переживаю и с трудом понимаю свой идеализм и преступную наивность того времени, каким я был 6–10 лет назад.
Была прекрасная страна, по мнению большинства, и ужасная страна, по мнению ничтожного меньшинства. Мы слушали завораживающие слова: «перестройка», «реформы», «совершенствование». Следствием оказалась Беловежская Пуща и насильственный, вопреки референдуму, развод братских республик.
