ты не один раз отвлекалась от нашего с тобой разговора. Почему ты это делаешь? О чем ты думаешь в это время? — Эрика Николаевна снова задавала вопросы, а я снова размерено дышала. — Почему ты начала волноваться? Тамара, тебе нечего бояться, — говорила она, смотря мне в глаза. Ее большие карие глаза пронизывали меня насквозь. Мысли не давали мне сконцентрироваться, чувства трезво мыслить, а тело контроливать ситуацию.
Я не могла встать с кресла, но хотела сделать это и выбежать из кабинета психолога.
— Ты начинаешь меня игнорировать, Тамара. Ответь на вопрос, — четко сказала Эрика Николаевна, но до меня донеслась лишь последняя фраза. Я зажала уши руками, чтобы ничего не слышать, но мысли до сих пор преследовали меня. События пробегали перед глазами, а тело вспоминало чувство страха.
— Замолчите! Замолчите! — закричала я хриплым голосом — это получилось настолько громко, что все мои мысли тут же покинули голову, а воспоминания пелену перед глазами. Я в слезах посмотрела на психолога, но она лишь набирала телефонный номер и говорила в трубку:
— Успокаительное и помощь в мой кабинет, 303 слева на третьем этаже, — слезы закрывали картинку перед глазами, но я встала с кресла-каталки и облокатилась о стол. Правую ногу пронзила боль, но я терпела.
— Пожалуйста, Эрика Николаевна, нет. Прошу вас, не говорите им! — умоляла я, держась одной рукой за стол, а второй утирала слезы. — Они же посадят меня в психбольницу! — прохрипела я, теряя силы от боли в ноге. Моя грудная клетка болела из-за частого дыхания.
— Прости, Тамара, но другого выбора у меня нет.
И тут в кабинет резко зашли двое мужчин в белых халатах и подбежали ко мне, схватив за руки.
— Нет! Умоляю вас, Эрика Николаевна!!! Прошу вас, я расскажу вам все! — возможно, я увидела, как по щеке психолога скатилась одна слеза, а возможно, это был побочный эффект. Ведь сразу после моих слов я почувствовала удар в шею — мне что-то ввели. Видимо, это было снотворное, ведь дальше была темнота. Гребаная, опять, темнота.
Я очнулась в темной комнате. Голова гудела из-за усыпляющего аппарата, судя по всему, введеного мне. Свет был выключен, поэтому я была лишена возможности что-то разглядеть или кого-то. Нога болела, повязка на груди препятствовала нормальному дышанию. Я помнила только, как Эрика Николаевна смотрела на меня с немой жалостью и страхом… Только за кого? За себя или же за меня? Позже я обнаружила, что мои руки и ноги к чему-то привязаны, и тогда включился свет.
Эрика Николаевна стояла прямо передо мной и смотрела мне в глаза. Я зажмурилась от ослепляющего света ламп, напомнающего свет фар, а когда открыла глаза, уже привыкшие, то заметила, что мои руки и ноги привязаны к стулу. Я дернулась, но результата не было.
— Что все это значит? Развяжите меня! — закричала я осипшим голосом и тут же замолчала, ибо мои слова отразились от стен, и комнату наполнило эхо, от которого зазвенело в ушах.
— Прости, Тамара, другого выбора у меня нет, — грустно ответила Эрика Николаевна. Я слышала эти слова второй раз, и второй раз они были мне противны. Выбор есть всегда.
«А был ли выбор у тебя?» — спросила я сама себя. Вряд ли мне предоставилась бы возможность выбирать.
— Я не сумасшедшая! Вы не имеете право усыплять меня, а потом привязывать к стулу, оставляя в какой-то незнакомой комнате. Можно было просто спросить, что вам нужно, я бы ответила! — возмутилась я.
— Я ведь так и делала…
Ноги затекли, и сломанная заболела еще больше, чем до этого.
— Тамара, с тобой ведь не все хорошо? Ты никогда не говорила родителям, что с тобой что-то происходит? — спросила меня Эрика Николаевна, присев на стул, который появился тут невиданным способом. Она вновь вооружилась своей тетрадью и теперь держала на весу ручку, ожидая момента, когда нужно будет писать.
— Какое вам дело до моих родителей? Отвяжите меня, я даже ходить не могу! — закричала я, не очень вежливо изъясняясь.
— Тебя все равно никто не услышит. Это меры предосторожности. Сейчас я задам тебе несколько вопросов, а ты честно на них ответишь, — она что-то написала в своей тетради.
— Если прибегаете к таким методам, то не ждите от меня честных ответов!
— Я буду с радостью сидеть тут с собой хоть до следующего года, только если ты расскажешь мне все. Тамара, мне нужно знать, что с тобой случилось на самом деле. Почему ты тогда зажала руками уши и приказывала замолчать? — Эрика Николаевна наклонилась ко мне, но я лишь поджала губы, прищурилась и вновь дернулась всем телом.
— Потому что я уже по глотку была полна вашими вопросами!
— Хорошо, а почему ты занервничала больше обычного, когда я спросила про день, когда ты попала под машину? Если ты, конечно, попала под нее, а не пыталась совершить суицид, — намекнула Эрика Николаевна, не добившись ответа на первый вопрос.
— Это все он виноват! Это он причастен к этому! Мне бы никогда в голову не пришло броситься под колеса машины! — занервничала я, не желая произносить его имя.
— Какое событие из жизни первым приходит на ум, когда я произношу слово «страх»?
Комнату наполнила тишина. Ни единого окна, мебели, ни даже шкафа, только дверь, два стула и я с психологом. Я молчала, так как вспоминала слишком многое. Первым было воспоминание двухлетней давности, когда Кирилл впервые возненавидел меня, опозорил и угрожал. Угрожал, что я получу сполна. И тогда я впервые по-настоящему испытала чувство страха. Второе, когда он настиг меня после школы и затащил за угол, чтобы выговорить все, что хотел так долго сказать, да только я думала, что он может дойти до рукоприкладства и насилия, которые я потом никак не смогу доказать, если обращусь в полицию, многое может в голову прийти, потом стащил с меня куртку, и мне пришлось идти домой в одной блузке в январе. Помню, тогда я возненавидела зиму. А потом было лето, в один день из которого я пошла на пляж и захотела просто посидеть около воды, но он нашел меня даже там. Кирилл попытался затащить меня в воду и поиграть в догонялки, да только плавать я не очень-то любила, поэтому отказалась, но он тащил меня туда насильно. Помню, тогда я возненавидела еще и лето. А вот весна. Весна прекрасна. Пока что ее я не могу возненавидеть, но на это не повлиял Кирилл, у меня есть на то свои причины.
— Тамара, не нужно много думать, просто
