горностаи! — крикнул вождь.
Его низкий, мощный, как труба, голос охватил всё пространство — пустую середину площади и её запруженные народом края. — Всем помощи духов и защиты от демонов!
Толпа ухнула в ответ и вновь утихла.
— Сегодня — главный день нашего года! — вновь прогремел Паандрикор. — День, когда Солнце набирает полную силу и священная омела даёт новый цвет. Сегодня духи дают самую большую силу мужчинам и помогают женщинам зачинать детей.
Вновь всплеск голосов в толпе, и вновь тишина и могучий голос вождя:
— Горностаи! Уже многие столетия мы живём в нашей долине, где духи хранят нас от врагов, ограждая страхом. В наши места трудно добираться, но это не остановило бы ни враждебных нам племён, ни тем более Красных гребней, завоевавших уже многие земли, прежде принадлежавшие нам и нашим сородичам. Но подземные духи устроили так, что о нашей Долине почти никто не знает, а те, кто о ней узнает, гибнут на пути сюда, внушая всем остальным ужас перед неведомым им краем.
На этот раз толпа взревела во всю силу трёх-четырёх тысяч голосов. Мужчины вскинули вверх копья и дротики. Паандрикор повелительно поднял руку, снова наступила тишина, вождь опять заговорил:
— Недавно Красные гребни вновь пытались вторгнуться на земли, которые когда-то сами же и оставили, пройти за возведённую ими стену и начать новую войну. Воины из племени Рыси и племени Волка, живущие далеко за пределами Долины, возле самой римской Стены, сумели заманить их в ловушку, отправив по гибельному пути к Долине туманов. Большинство римлян нашли смерть ещё по дороге, те же, которые уцелели...
На мгновение Паандрикор умолк, казалось, подбирая слова. Потом воскликнул:
— Те, которые уцелели, стали жертвами наших духов!
Снова рёв толпы и мелькание пёстрых перьев на концах копий. И снова — взмах руки вождя, призывающий горностаев замолчать, чтобы слушать.
— Мы не хотим войны с Красными гребнями! — вождь возвысил голос. — Чем меньше они знают о нас, чем больше боятся нашей Долины, тем для нас лучше. Пускай не приходят сюда, и мы будем довольны.
Толпа зашумела вразнобой, и вот тут все взгляды обратились на фигуры ещё трёх человек, стоявших позади вождя, под сенью ведущего в дом портала. Они появились там сразу, едва Паандрикор вышел к своему племени, и всё время, что он говорил, стояли неподвижно, так неподвижно, словно то были и не люди, а статуи. Впечатление усиливали их одеяния — один, тот, что стоял чуть впереди, был в длинном белом балахоне с капюшоном, опущенным до самого подбородка, двое других, напротив, почти сливались с темнотой портала — их одежда была непроницаемо черна, и лица также закрыты. Они молча слушали речь вождя, однако стоило ему произнести последние слова, как все трое шевельнулись, а тот, что был в белом, шагнул вперёд. И вот уже, кажется, собравшиеся не столь внимательно смотрели на Паандрикора, не стремились услышать каждое его слово. Их взгляды тревожно обратились к призрачной белой фигуре, постепенно приближавшейся к вождю.
Паандрикор почувствовал это и обернулся. На миг его лицо исказилось гневом.
— Разве сейчас уже пришло твоё время, Сенари? — спросил он, понижая голос, но не стремясь говорить так, чтобы стоящие вокруг лестницы воины его не слышали. — Разве я звал тебя к началу праздника? Тебя позвали бы ко времени жертвоприношения, а оно ещё не началось.
Друид подошёл вплотную, стал против вождя и резким движением откинул с лица капюшон. Он был уже стар, его сморщенное, жёлтое, как старый папирус, лицо казалось бы мёртвым, если б из глубоких глазных впадин не сверкали небольшие тёмные глаза, острые и пронзительные. Как у большинства друидов, у него были очень длинные волосы, совершенно седые, но не всклокоченные, а заплетённые сзади в несколько мелких косиц. Надо лбом в волосах поблескивал традиционный священный полумесяц.
— Неужели я должен спрашивать у тебя, когда мне приходить, а когда нет? — очень мягким, почти вкрадчивым голосом спросил старик вождя. — Или я не главный жрец святилища в Городе белого горностая? Или мне не позволено слушать твои мудрые речи, о славный вождь славного племени?
Паандрикор явно испытывал бешеное желание грубо прервать речь друида. Это было видно и по выражению его лица, и по тому, как дёрнулись пальцы его рук, словно он хотел, но не позволил себе сжать их в кулаки.
— Что не понравилось тебе в моих речах, жрец? — Голос вождя вновь стал вырастать, покрывая всё пространство площади. — Я знаю, что именно! Да, ни я, ни моё племя, все его кланы, которые здесь собрались, ни другие племена, живущие в Долине туманов, вдали от распрей и войн, не хотим, чтобы эти войны и распри пришли сюда! И нам не нужна война с римлянами, к которой призываете ты и твой Совет друидов!
Сенари, который был едва ли не на две головы ниже вождя, вынужден был смотреть на того снизу вверх. Однако натиск Паандрикора не испугал друида.
— Ты говоришь так, потому что не хочешь подчинить свою власть власти святых жрецов! — крикнул он, пытаясь также быть услышанным на всём пространстве площади. — Ты хочешь спрятаться под защитой духов, которую мы призвали, чтобы не участвовать в священной войне против римлян?!
— Если вы святые, то почему от вас исходят только ненависть и зависть? — резко спросил Паандрикор. — И для чего нам ваша священная война? Чтобы вы имели прежнюю неограниченную власть над нашими племенами, пугая нас, что вот, если вы не будете взывать к духам, придут римляне? Да не придут они сюда, если отсюда не будет исходить опасность для их крепостей и городов. Не то для чего они сами же возвели свою Стену и отгородились ею от племён, внушающих им недоверие? И не думай, жрец, что я — дурак, что не общаюсь с племенными вождями, что живут за пределами Долины и даже за пределами римской Стены. Я отлично знаю: с римлянами можно ужиться — они не посягают ни на наши обычаи, ни на наших богов — им бы со своими разобраться! А вот с тобой и с твоим Советом нам всё труднее и труднее уживаться, Сенари! Я не возражал против истребления отряда Красных гребней, которые пришли на нашу землю с войной. Я думал, они сами решили вторгнуться сюда. Но лишь потом узнал, что сначала племя Рыси с границ Гнилой чащи вторглось за
