пришла на кухню, Хамильтон переворачивал омлет и напевал себе под нос, все еще одетый только в боксеры, пока готовил завтрак. Увидев меня, он облизнул губы.
— Черт, ты хорошо выглядишь.
— Спасибо, — ответила я, покраснев.
Мой телефон, лежавший на столе, снова зазвонил. Я настороженно посмотрела на него.
— Как ты думаешь, они подадут заявление о пропаже человека, если я не отвечу в ближайшее время?
Хамильтон посмотрел на мой телефон, потом снова на меня.
— Это возможно. Но ты уже взрослая, и они все знают, где ты. Джек звонил мне вчера вечером.
Джек звонил? Черт. Джек честно рассказал о том, на что он готов пойти, когда речь идет о защите имиджа его семьи. Он изучил биографию моей матери и, скорее всего, теперь жалеет, что принял ее в семью.
— Что он сказал?
— Я не знаю. Я никогда не отвечаю на его звонки.
Хамильтон выключил плиту, положил мой омлет на бумажную тарелку и принес ее мне вместе с чашкой кофе.
— И почему это, собственно?
— Иногда люди не заслуживают прощения, Вера, — ответил Хамильтон, прежде чем сменить тему. — Что ты собираешься сказать, когда наконец поговоришь со своей матерью? — спросил Хамильтон, протягивая мне вилку и садясь рядом со мной. — Мы можем потренироваться. Хочешь, я назову тебя сумасшедшим дядей, чтобы создать реальную сцену?
Закатив глаза, я отрывисто ответила:
— Нет.
В каком-то смысле я была рада, что Хамильтон немного пошутил. Смеяться над всей этой ситуацией было лучше, чем зацикливаться на ней.
— Я не знаю, что я ей скажу. Наверное, спрошу, почему она наняла Джареда и сколько в его дружбе и внимании было ее указанием, а сколько — его. Я никогда не хотела встречаться с Джаредом, но это заставляет меня чувствовать себя дешевкой. На самом деле я ему не нравилась. Я была лишь средством достижения цели. Вся наша дружба была фальшивой. Джаред был навязчивым и раздражающим, но он был моим первым другом здесь. Мне просто не нравится чувствовать себя использованной.
Хамильтон посмотрел на мою тарелку и кивнул.
— В этом есть смысл. Я не защищаю его, но что, если у него действительно возникли чувства к тебе? Это что-то изменило бы?
— Нет. Вся наша дружба была ложью, — тут же ответила я, проткнув вилкой свой омлет. — Я просто рада, что мы ничего не делали. Я не думаю, что смогла бы пережить, если бы трахнулась с ним. Ему, наверное, было наплевать на меня. Он просто хотел получить работу. Я такая тупая.
— Ты не тупая, Вера. Я думаю, что он большой засранец, и я бы хотел сбросить его с края обрыва, но я могу распознать, когда мужчина кого-то хочет. Джаред смотрел на тебя, как на закуску. Вкусную, аппетитную закуску. Бьюсь об заклад, он согласился на эту работу, думая, что это будет легкий путь к работе его мечты. Он, вероятно, не планировал хотеть тебя — не говоря уже о том, чтобы заботиться о тебе. И для протокола, это действительно чертовски раздражает меня, потому что мысль о том, что кто-то хочет получить то, что принадлежит мне, выводит меня из себя, черт возьми.
Я улыбнулась про себя, затем покачала головой.
— Это не первый раз, когда моя мать вмешивается подобным образом, знаешь ли…
Я зажмурила глаза, пытаясь заглушить воспоминания.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Хамильтон, в его голосе звучали опасные нотки.
— Семья, в которой она работала домработницей? Отец заставлял меня чувствовать себя неловко. Он смотрел на меня…
Хамильтон протянул руку и схватил меня за ногу.
— Что случилось?
— Она поощряла это. Мама посылала меня за вещами или просила передать ему сообщения, когда он был один в своем кабинете. Однажды я сказала ей, что он пялился на мою задницу, но она пожала плечами. Мне потребовалось время, чтобы понять, что она делает. Он был женат и более чем в два раза старше меня. Моя мать хотела, чтобы он флиртовал со мной, чтобы он давил на меня. Она сказала мне позволить этому случиться. Я думаю, она видела в этом возможность. Мне было семнадцать…
— Это действительно пиздец, Вера.
— Но он так ничего и не сделал, — быстро добавила я. — Я знаю, что Джаред не такой, но это кажется оппортунизмом2. Он из хорошей семьи. Я уверена, что она была слишком счастлива заставить нас проводить время вместе.
Хамильтон надолго замолчал, а я спокойно ела свою еду, обдумывая произошедшее.
— Ты знаешь, она всегда этого хотела. Джозеф — идеальный мужчина для моей матери. Я просто не знаю, позволит ли она мне когда-нибудь жить своей собственной жизнью. Она чувствует, что я ей обязана, как будто мое существование — это долг, который я никогда не смогу вернуть.
— Ты ни черта ей не должна, Лепесток, — прорычал Хамильтон. — Ты ни хрена ей не должна. Ясно? Блядь. Не могу поверить, что она так с тобой поступила.
— На самом деле она ничего не сделала; она просто поощряла его внимание. Он был безобидным.
Пока он не перестал им быть. Была одна ночь, когда он схватил меня за задницу и шептал грязные слова мне на ухо, называя меня дразнилкой. Если бы его жена не появилась и не постучала в дверь, я не хочу знать, что бы произошло. Называть весь этот опыт безобидным было, вероятно, не совсем здоровым способом взглянуть на него, но я всегда боролась с тем, чтобы увидеть более зловещие части мотивов моей матери.
— Она пыталась развести свою гребаную дочь. Разве ты не видишь, что в этом плохого? Он тебя трогал? Как его звали?
Я проглотила свой кусок, прежде чем наклониться над столом, чтобы поцеловать его в щеку.
— Он никогда не трогал меня, — солгала я. — Он просто смотрел. Он просто… медлил.
Косился. Облизывал губы. Ронял вещи на пол и просил меня поднять их.
— И твоя мать имеет гребаную наглость злиться на меня? — фыркнул Хамильтон. — Ее не волнует твое благополучие, ее волнуют деньги и ее имидж. Она мерзкая оппортунистка, Вера. Разве ты этого не видишь?
Мне всегда казалось странным, что мама готова принести меня в жертву, когда она сама была жертвой. Я часто задавалась вопросом, делала ли она это потому, что не знала ничего лучше, или потому, что ее мораль и жесткие взгляды на секс, девственность и ошибки имели серую зону, когда это было ей выгодно.
— Я не хочу об этом говорить, — отрезала я, вставая и кладя вилку в раковину.
Мои дрожащие пальцы едва могли удержать столовое серебро.
