— Можешь, — настаивал командир. — Просто смирись с тем, что Бог тебя любит.
— Смириться… Слово-то какое… Жесткое слово… Больно бьет… — Лицо Варяга было страшно напряжено. Мышцы затвердели в кривоватую маску.
— Врагу не сдается наш гордый Варяг? — горько усмехнулся командир. — Ты нарастил на себе панцирь, в который оно бьется и не может пробить. Этот панцирь — не ты. Сними его. Тогда не будет больно. Слово войдет в тебя, как меч в ножны.
Варяг снова и надолго замолчал. Командир сел на стул рядом с ним. Мне тоже было тяжело. Душа горела. Она не понимала, почему так легко может быть отброшен вопрос жизни и смерти, любви и ненависти. Почему изо всех сил — последних сил — надо сопротивляться ему?
— Хорошо, — хрипло произнес Варяг. — Я попробую. Зови… своего священника Да поможет мне святой Константин. — Он так и оставался до конца усмехающимся, скептичным Варягом. Но смеяться сейчас мог только голосом.
Командир обернулся ко мне. Я метнулся в коридор и побежал. За спиной словно крылья выросли.
Батюшка с дарохранительницей в руках еле успевал за мной на обратном пути.
— Да не лети так, пострел, — увещевал он меня. — Без покаяния не останется, если есть желание.
Моя пробежка наделала шуму, теперь в палате у Варяга толпились медсестры и врач. Священник властным голосом попросил всех оставить его наедине с Варягом.
Минут сорок после этого я ходил по коридору как маятник. Командир сидел на диване мраморной статуей.
Наконец дверь палаты открылась. Священник вышел на порог. Широко перекрестился.
— Прими, Господи, душу новопреставленного раба Твоего…
Отчего-то сразу стало легко, спокойно, И немного торжественно.
Лицо Варяга также было безмятежным светлым.
Похоронили его на местном кладбище. Мы вернулись на базу.
— Трое, — сказал командир. — Мы потеряли уже троих. Это много.
Судьба Богослова оставалась неизвестной, но на его возвращение мало кто надеялся.
— Какой человек был, — горевал Папаша — Суп из фотокамеры варить мог!..
Папаша был очень привязан к Богослову, несмотря на то, что на его долю выпадало больше всего Федькиных «диверсий». То из камуфляжа, развешенного на дереве для просушки, Богослов сито сделает — искры от костра поднимет так ловко. То в речке его искупает — пострелять по мишени решит, когда Папаша тихим вечером раков под мостом высматривает и никакого нападения врагов не ожидает. В общем, сам не свой стал Папаша из-за потери Богослова.
План Варяга по «вычитанию сволочи» командир не стал скрывать, рассказал всем. Эта идея вызвала спор на весь вечер. Сторонником Варяга объявился Февраль. Он размечтался и предложил запрограммировать «сепаратор» так, чтобы в Базовой реальности, как это назвал Богослов, осталась только цивилизация Третьего Рима. Все остальные вычесть. Его поддержали Фашист и Горец.
— Карфаген должен быть разрушен, — скандировал Матвей, размахивая стаканом.
— Разрушен, а не вынесен за скобки, — орал на него командир, тоже хорошо расслабившийся. — Не надо уподоблять себя этим… марсианам, полипам безглазым. Православие — это… — он набрал воздуху в грудь, -… преображение, а не отсечение.
— Мотька, ты дурак, — рубил сплеча Монах, не отстававший от них. — И ты, Ленька тоже. Один Творец знает, что останется после этих ваших вычитаний. Может, пакость какая-нибудь останется, хоть ты что там запрограммируй. Парни, воля Божья — это вам не фуфелки. Вы ее-то учитываете, я вас спрашиваю?
— Вы все забыли об одной ма-аленькой вещи, — перебивая всех, надрывался Премудрый, хотя вообще это было ему несвойственно. — У нас нет этой штуки, раз. Если 6 была, надо знать, как с ней обращаться, два. И три, я согласен с Монахом, ничего приятного из этого не выйдет.
— Надо взять штурмом этот Институт времени, — заявил Февраль, не обращая внимания на пункт «три». — Захватить в заложники какого-нибудь спеца, а лучше двух. Дать им задачу, и пускай работают.
— Тьфу на вас, — сказал Монах и пошел махать своим мечом. У него это было вечерней молитвой, как у остальных — упражнения в меткости стрельбы.
— А правда — что делать-то? — расстроился Горец. — А если они нас вычтут?
— Что делать, что делать, — сердито прогудел Паша. — Уповать. Все равно не избегнут.
— Действительно, — удивлялся Леха. — Кто сказал, что они сами себя не вычтут при этом? От большого-то ума все может быть…
Но все-таки тревожность оставалась. На базе мы провели несколько дней. Половина отряда пребывала в унынии. На все лады обжевывалась идея захвата Института времени. Кое-кто предлагал снести его напрочь взрывчаткой. Командиру наконец надоели эти безумные планы, и он решил лечить уныние радикальным средством. Разработал рискованную операции по разгрому еще одной, весьма крупной, столичной конторы информационного спецназа. Операцию мы провели хоть и не блестяще, но успешно, горела контора вместе со всеми бумагами и компьютерами хорошо, небо черным дымом закоптила.
И дальше жизнь стала входить в прежнюю колею. Отряд делал обычную свою работу, уставал, зубоскалил, читал газеты.
В газетах и телевизоре творилось несусветное. Население зомбировали самым бессовестным образом. Астрологи и экстрасенсы наступали татаро-монгольской ордой. Нашествие шарлатанов-ученых было не менее убойным. Они косноязычно рассуждали про бифуркацию земной истории, активность торсионных полей и энерговихревую неустойчивость частиц. Потом появилось сообщение о визите делегации из Израиля в Институт времени. Якобы для консультаций по темпоральным отклонениям.
Что в мире нечто назревает, чувствовали многие. И пытались реагировать в меру своего понимания. Красные «кавалеристы», к примеру, попробовали совершить вооруженный переворот, взять штурмом Кремль. Но у них не было под рукой крейсера «Аврора», и переворот с треском провалился. Исламские террористы устраивали массовые похищения ученых и политических шишек по всему миру. Многим из них потом за ненадобностью отрезали головы. Но самым громким и фундаментальным было выступление Папы Римского. Он призвал сплотить ряды для встречи Великого Учителя, который придет, решит все мировые проблемы, и настанет эра добра, любви, справедливости. А у его паствы не было никаких оснований не верить в это, потому что Папа говорил «с кафедры» и в этом случае он непогрешим.
В общем, все спрыгивали с ума по-своему, как сказал Паша.
Только бессмертная Лора Крафт продолжала невозмутимо держать марку. Она теперь постигала тайны еврейской каббалистики. Училась насылать проклятие огненных ангелов для схватки с демоном зла, живущим в древних пещерах где-то в районе не то Архангельска, не то Вологды. «Выключи ты этого доктора Геббельса», — сказал, проходя, Горец. Но я просто застрелил ее. Раскокал телевизор вдребезги. Если эти демоны где-нибудь и водятся, то не у нас, а там, где, кроме «Единственного пути», ничего другого не осталось.
