она. — Обещай, что сбежишь. Иначе все будет зря. Волаглион слаб без тела, его время на исходе, он рассыпается и гниет. У тебя есть шанс. Он не сможет кинуться в погоню. Ему придется использовать тело любого другого колдуна для переселения. Пусть долго он в нем не продержится и станет искать новое с подходящей энергетикой, но ты успеешь скрыться.
— Сара, неужели ты еще не поняла?
Звонок в дверь заставляет нас встрепенуться. Кто-то бесконечно жмет на кнопку и поет песню о том, какой на улице лютый мороз.
— Виса, — вздыхает Сара.
Я закатываю глаза.
— Какого хрена он здесь забыл?
— Поговорим чуть позже. И Рекс... поверь, я годами размышляла и искала способы помочь жертвам демона, но он слишком силен. А еще... ночи напролет я размышляла о том, как помочь — тебе. Выход один. И ты должен им воспользоваться.
Иларий открывает входную дверь. У меня екает в сердце от его помятого, измученного вида. Первый раз вижу парня таким запущенным. Вот что ты делаешь с людьми, Рекс. Наблюдай. И страдай. Ты отвратителен.
Даже Виса, врываясь в дом, точно стая визжащих шакалов, впадает в недоумение. Иларий не реагирует на него: кивает на шутку про кастратов и идет помогать Инге, натирающей столовое серебро у холодильника. Как, собственно, и Рон, который занят просмотром и комментированием мыльного сериала, да с таким видом, что с его рта не хватает фразы: «как же это похоже на мою жизнь!». И слез, много-много слез.
Рон боковым зрением окидывает вампира. Знаете, есть взгляд «сдохни, тварь поганая»?
Честно говоря, он ненавидит Вису больше, чем я, ведь тот постоянно норовит поддеть его самооценку, которая и так в курсе недостатков хозяина и в течение многих лет вырабатывала идеальный защитный механизм — отсутствие реакции на внешние раздражители. Да, иногда его тоже заносит. Но обычно Рон — скала.
— С каких пор это место реально стало домом с меланхоличными, кислыми призраками? — возмущен Виса.
— Не волнуйся, тебе заразиться меланхолией не грозит, — усмехается Сара, пока Виса лобызает ее руку. — Идем.
Они убредают в столовую. Я хочу присоединиться, однако Сара со всей вежливостью говорит:
— Приватный разговор, извини.
Я хмыкаю. Красочно. И два раза. Чтобы она оценила степень недовольства.
Виса ехидно подмигивает, закрывая за собой дверь в столовую, и мой острый глаз подмечает его странное предвкушение.
Какие у них секреты от меня, интересно?
Я раздосадован от обилия предположений. Смотрю на дверь, выбирая план действий. План А — наплевать на отсутствие приглашения и ворваться. План Б — смириться и уйти.
Выбираю второе.
Возвращаюсь на кухню, сажусь на подоконник, включаю режим «ожидание». Рассматриваю серое облако в форме двух, словно спаривающихся, силуэтов — даже небо заговорщицки смеется над моими чувствами!
И если вы думаете, что в воздушных фигурах я вижу себя и ведьмочку, то — ха! — вы плохо меня знаете. Я до одури ревнивый. Это бывает, когда растешь в одиночестве: привыкаешь держаться зубами за каждого человека, вошедшего в твою жизнь, человека, которому открыл душу.
Так кого я вижу? Ублюдка Виссария Шлоссера, конечно, сожри его демон!
Пусть он и безуспешно добивается Сары десятки лет — и вроде бы, о чем переживать? — но в одном кровосос преуспел: ему удалось заполучить доверие моей рыжей фурии.
Ведьма скорее послушает его, чем меня, и Виса плетет сеть с мастерством паука, а сам выставляет себя безвредным клоуном в глазах Сары, что дико раздражает.
Я всё жду: вот сейчас... сейчас он доиграется!
Увы. Этого не случается. Сколько бы дерьма вампир ни сделал, для Сары он верный друг, готовый бросить к ее ногам звездные мириады.
Теплом дыхания создаю пятно на стекле. Рисую человечка в юбке. Окликаю Ингу. Намекаю, что это она (уже не знаю, как обратить на себя ее внимание). Она смотрит на меня, как на болвана и продолжает игнорировать, потому что в поле видимости находится — его чудовищность — Рон.
Впрочем, Инга и сама на меня злится. Вот хоть второй раз убейте, не понимаю почему. Ну, переспал я с ее «клоном». Что такого? Не понять мне баб!
Инга вытаскивает из духовки торт, покрывает розовой глазурью.
Когда Инга на меня злилась, она готовила пирог или торт, или бифштекс, и поначалу я боялся их есть, ведь пирог от человека, который хочет тебя убить, есть, по моим соображениям, небезопасно. Я редко бывал дома и, естественно, знал о своей невесте меньше чем мало. А вот в доме сорок семь, утомленный бездельем, я сутками мог наблюдать за ней со стороны, и понял: она готовит их, потому что этот маленький ритуал заставляет ее развеять грусть или обиду на окружающих, уборка же ее успокаивает (не девушка — мечта!).
Скорей всего, причина в том, что ее мать умерла рано, а отец предпочитал дочери бутылку — да, я не совсем отбитый, кое-что о невесте знал, — за хозяйством приходилось следить Инге, и это было единственным делом, которое отвлекало ее от человека, валяющегося где-то у порога по вечерам. Пироги и торты же она печет, чтобы не показывать лишних эмоций.
Выглядит так: поругались, она печет торт, я ем, и мы снова начинаем говорить, как ни в чем не бывало, а главное — никому не приходится извиняться. Поели, поболтали, забыли. Мне нравилась эта стратегия. Похоже на меня и Сару, но с малюсенькими правками: поругались, подрались, разнесли дом и помирились, пока убирали поле боя.
Иногда я задумываюсь, кто подходит мне больше: Инга или Сара?
Ну, если убрать декорации в виде демонов, колдовства и смертей, оставить лишь нас троих — обычных людей с их обычными чувствами.
Сара — дикая девочка, властная и умная, я мог бы познакомиться с ней на конференции, где она (в красном секси-костюмчике) выступала бы перед бизнесменами, сражая всех наповал своим видом и силой.
Инга, моя сероглазая брюнеточка, тоненькая, маленькая и очаровательная крошка — похожа на котенка, какого подбираешь на улице с трепыхающимся от умиления сердцем. Я подобрал ее в кофейне недалеко от своего офиса. Она пила кофе из стаканчика с сердечком, которое она всегда просит нарисовать бариста, вместо имени, и написать не свое, а его имя внутри, чтобы, попивая латте, она была благодарна тому, кто ее им порадовал.
Так она и объяснила, когда я подсел со своим идиотским выражением лица кадрилы. Она была хрупкой и ласковой. А я не разглядел в милой
