С самого начала.
Они кивают. И начинают рассказывать.
Это случилось за три дня до дня рождения Карла. Беа уговорила профессионального фотографа сделать рекламные снимки ее украшений. У Хаджин только начались занятия. Им было что отметить. Аренда понтонной лодки обошлась недешево. Но это был последний солнечный день сентября. Беа набила сумку-холодильник сэндвичами и разбудила друзей пораньше. Они почти два часа добирались до пляжа Сончонг, где туристов не много, а вода бирюзовая. На них были спасательные жилеты. Они встали на якорь в полумиле от берега, как и полагалось по правилам.
После обеда, когда подошло время ехать домой, Хаджин и Карл захотели напоследок окунуться еще раз. Они застегнули спасательные жилеты – в отличие от Беа, которая решила остаться на лодке и доесть свой сэндвич. Ей хотелось полежать на солнышке, позагорать, полакомиться деликатесным мясом.
Течение усилилось. Поднялись волны. Большие, не пригодные для серфинга. Опасные для лодки. Понтон перевернулся. Хаджин и Карл закричали, в глаза им попала соль. Они слышали, что люди на берегу тоже подняли шум. Они пытались отыскать Беа, но не смогли ее разглядеть, не смогли понырять, потому море швыряло их в разные стороны. Поэтому они поплыли к берегу. Надеясь, что там она их и ждет. Что она умелая пловчиха – просто лямки бикини запутались, и все. Что она скажет: вот и приключение нам на память. Но Беа на пляже не оказалось. Она была там же, где и лодка, билась за жизнь, погружаясь в глубокую синеву. Береговой патруль вытащил ее только через полчаса, когда волны улеглись, а океан сделал вид, что ничего, кроме водорослей, на дне не держит. Но было уже поздно.
– Замолчите, – прошу я, – просто замолчите.
Я взбегаю по лестнице, спотыкаюсь и падаю на локти и колени, обтянутые джинсами. Перед глазами у меня только песок и Беа. Мертвая Беа. Всюду Беа. В новостных заметках писали: На восемнадцатилетней девушке не было спасательного жилета. Родители говорили: Твоя сестра поступила глупо. Никто не сказал: Беа просто наслаждалась перекусом, радовалась жизни. Она была как последний шоколадный круассан из коробки с пирожными. Как зонт, предложенный вам незнакомцем, когда вдруг пошел дождь. Как розовая краска для волос в унылый воскресный день. Она была той, кто предупредит, что у вас в зубах застрял шпинат или вы забыли снять ценник с футболки. Она была творческой натурой, мечтательницей. Она была моей сестрой.
Ко мне подходят Карл и Хаджин. Рядом с витринами магазинов и жилыми высотками мы как три муравья.
– Это был ужасный несчастный случай, – говорит Карл. – Такого сильного течения здесь несколько лет не бывало.
Я чувствую шеей их дыхание. Чья-то слеза падает мне на футболку.
Хаджин всхлипывает.
– Мне так жаль, Ариэль.
Я испытываю желание сказать ребятам, что мне тоже жаль – что я так долго им не доверяла. Что упустила столько времени. Но я просто оборачиваюсь и обнимаю Карла и Хаджин. И мы плачем вместе.
33
Джиа
Во Флашинге стоит прекрасный летний день. Обычно конец июля – это невыносимо душные дни, которые перетекают в полные мошкары ночи. Но в одиннадцать утра на крыльце ресторанчика «У Ли» ветерок овевает мне лицо, и мимо плывут облака, похожие на гигантские зефирины. Хотелось бы этим наслаждаться. Сиси в подсобке с Лиззи, которая великодушно учит ее готовить заварной крем. Бабуля с Даникой на приеме у врача. Мама с папой в ресторане – мама за стойкой хостес, папа на кухне. Никому сегодня не требуется моя помощь. Наконец-то я свободна. И, что еще лучше, Эверет уже покинула Огайо, летит где-то над Пенсильванией и вот-вот вернется домой. Мне хочется выжать из нее всю обиду – всю до последней капельки, но я знаю, что это невозможно. Как и Ариэль, Эверет должна заново отстроить свой мир.
В ожидании подруги я могла бы сходить в парк или «Дворец манги». Могла бы заглянуть в секонд-хенд за углом и отыскать себе там пару джинсов до того, как в магазине начнется суета перед новым учебным годом. Но вместо этого просто сижу на пороге и каждые пять минут вынимаю телефон, проверяя, не написал ли мне Акил. В ушах все звенит мой голос, когда я рявкнула на него: Ты ничего обо мне не знаешь!
Но хочу узнать, ответил тогда он. Хочет. Он хочет.
Мистер Жанг, хозяин тележки по соседству с лотком с утиными бао, упаковывает последние джиан дуи – мягкие кунжутные шарики. Он простоял за этой тележкой двадцать лет – как почти все лоточники в Чайнатауне. Эти люди знают меня всю жизнь. Родители рассказывали, что, когда я была малышкой, соседи постоянно приносили для меня подарочки: вязаные шапки-клубнички, пустышки, оставшиеся от их детей, красные конверты, набитые сладостями, и плюшевых зверей. Через двенадцать лет то же повторилось и с Сиси, пусть все соседи и превратились в согбенных стариков, которые ходят с палочками и не всегда способны подняться на три лестничных пролета.
Мистер Жанг утирает тряпкой лоб и улыбается мне. Он редко распродает все джиан дуи в такой ранний час.
– Хорошее утро, – подтверждает он. – Много денег заработал.
– Да, – киваю я, – здорово.
Несмотря на то что мы с мистером Жангом в основном ограничиваемся приветствиями и машем друг другу через дорогу, он сразу замечает надлом у меня в голосе.
– Поди сюда, – положив тряпку, зовет он и манит меня к тележке.
Нужно слушаться старших. Поэтому я отряхиваю уличную пыль с шорт и плетусь к нему. Подойдя к тележке, я вижу пирожки, сочащиеся красной бобовой начинкой, и чувствую сладкий запах жареного теста.
– Выбирай, – говорит мистер Жанг и обводит рукой оставшуюся выпечку.
Я мотаю головой.
– Я не взяла с собой денег.
Мистер Жанг фыркает.
– Для тебя, моя Джиа, – бесплатно.
Моя Джиа. Я все еще пухлая малышка в шапке-клубничке, хоть мне уже семнадцать. Жаль, нельзя обнять мистера Жанга так, чтобы это не вышло неловко. Я боюсь, что буду плакать, если уеду отсюда, хоть мне ужасно этого хочется.
Мистер Жанг сует мне щипцы, и я крепко сжимаю их в руке. Я останавливаю выбор на миндальном печенье и, прежде чем вгрызться в него, ощупываю его хрусткие края. Рассыпчатое тесто и горячая жирная начинка тают во рту.
– М-м-м, – мычу я, – вкуснятина.
Мистер Жанг расплывается в улыбке.
– Это первое, что я научился готовить.
– Правда? В Нью-Йорке?
– Нет, – отвечает он, – на Тайване. – Он смотрит куда-то вдаль, словно вспоминает молодые годы. – Мы сбежали от революции. Прямо
