Марсен.
– Могло что-то зачесаться, – рассеянно предположил Альбин.
Марсен помолчал, скорчив потолку рожу – мол, ты не знаешь, что этот тип имел в виду?
Потолок безмолствовал. Наверное, не знал. Марсен адресовал недоуменный взгляд Альбину – что ты имел в виду?
– Нос, например, – всё так же рассеянно добавил Альбин, почувствовав, что тишина в кабинете превратилась в вопросительную паузу.
Марсен на всякий случай осторожно почесал кончик носа указательным пальцем.
– Я говорю, – начал Альбин, убрав датчик в ящик стола, – держись.
– Я держусь, – угрюмо отозвался Марсен.
– Нет, – неожиданно резко возразил Альбин, – ни черта ты не держишься. Ты идёшь вразнос и порешь горячку.
У Марсена медленно приподнялись брови, а рот сжался в узкую линию.
– Твой голос звучит в плеерах у сотен людей, – продолжил Альбин, остановившись перед Марсеном, но не глядя на него. – Подумай о них.
Марсен не ответил.
– Ну нельзя так убиваться из-за каждого реципиента, – уже тише сказал ему Альбин, по-прежнему уставившись в пол.
Марсен усмехнулся, слабо и печально:
– Ты определись, что ли. Только я начал думать о сотнях людей, а ты уже говоришь не убиваться из-за каждого. Имей в виду, я успел подумать только про двадцать семь из них. Что теперь делать с остальными? Про них – думать или не думать?
Альбин наконец-то посмотрел на него. Мрачно и тяжело.
– У меня сотни реципиентов, – негромко сказал Марсен, – но тот, у которого в плеере только моя музыка, – всего один.
– Так прекрати подталкивать его к краю. Что за показуха была с новой песней?
– Эй, – Марсен улыбается уголком рта, – эй, я же просто спел для него. Он же единственный, кому эта песня могла понравиться. Разве он этого не заслуживал?
– Он не заслуживает опасностей, которым ты его подвергаешь. Ситуации, когда его донор извинится, разведёт руками и скажет, что он больше ни на что не способен. Вот чего не заслуживает Сим. А ты уже две недели не можешь прийти в себя.
Шёпот; но слишком заметно, что Альбину хотелось бы это выкрикнуть. Подавленная вспышка, взрыв под водой, свет уходит вглубь и рассеивается, лицо Альбина затвердевает, голос теряет интонации.
– Ты – его донор. Так и будь донором.
Марсен неопределённо поводит плечом, чуть склонив голову, в этом угадывается вызов:
– Мы друзья, старик, понимаешь? Не знаю, как мы это сделали, но я для него – не сиделка, не великий учитель и не светоч. Мы вместе впутались в передрягу с Кори и его головорезами. Мы нашли заброшенный форт и лестницу, которая вела к смотровой площадке. Мы сидели и смотрели на море… почему я должен тебе объяснять, если ты сам тысячи раз делал для меня всё то же самое?
– Я и не прошу тебя бросить его и Эгле. – Альбин нетерпеливо хмурится. – Всё, чего я от тебя хочу – чтобы ты перестал гробить себя избыточными чудесами.
От этой фразы предметы словно выцветают. Остаются одни очертания.
– Хватит. Перестань скручивать реальность в бараний рог.
Марсен прикрывает глаза. Улыбка тает, оставляя горькую складку у рта.
– Я думал, ей нравится, – шепчет он.
– Ты ошибался, – жёстко говорит Альбин. – Так тоже бывает. Разве не очевидно, что твои действия ведут к диссонансу? Разве ты не понимаешь?
Марсен снова не отвечает.
– Делай, что должен. Не нужно разрушать всё вокруг, пытаясь сделать то, чего ты сделать не можешь. Тем более, если никто тебя об этом не просил.
– Неужели? – Марсен вдруг открывает глаза, и Альбин успевает заметить, как у него сужаются зрачки. – Скажи, пожалуйста, в каких выражениях принято умолять о спасении – уже даже не от смерти, а хотя бы от страха смерти. Давай, просвети меня. Может, я что-то не так понял. А ещё лучше – научи, как в этой просьбе вежливо отказывают.
– Прекрати, – угрюмо требует Альбин. – Я тут ни при чём. Не я решил, что Сим должен умереть от una corda. Как можешь заметить, я только и делаю, что пытаюсь этому помешать. Или как, думаешь, весь такой героический ты пытаешься спасти бедного мальчика, а весь такой нехороший я тебе не разрешаю? Да, наверное, именно поэтому я вообще затеял всю возню с плеером. Не воображай, что мы в силах обменять одну жизнь на другую, только не догадываемся так сделать или боимся.
Он отходит к столу, садится и уже оттуда сообщает:
– Просто ты мне, между прочим, тоже друг. И это мой долг – остановить тебя, когда ты начнёшь пороть горячку. Люди, играющие музыку, тоже выгорают. Чаще, чем ты можешь себе представить. Рано или поздно это случается почти со всеми сильными звукомагами – когда они мнят себя способными на любые изменения реальности. Это случается со всеми, у кого «я так хочу» слишком часто совпадало с «так надо». Я видел достаточно гордецов, ослеплённых вседозволенностью. Изначальная Гармония ставит их на место. Всегда. И если они упорствуют, у них два пути. Либо una corda, либо внутренний диссонанс.
Марсен разворачивается на кресле так, чтобы видеть Альбина. Некоторое время смотрит на него, молча и внимательно.
– Я помню, что в конце лета на тебя нападает хандра, – продолжает Альбин. – По моим расчётам, ты уже несколько недель пытаешься её игнорировать. И знаешь, что? В следующий раз, когда ты повернёшься к ней спиной, она бросится на тебя и перегрызёт твою звукомагическую глотку. А я не хочу лечить от una corda ещё и тебя.
– Не сгущай краски, – Марсен чуть морщится и отворачивается. – Я в порядке.
– Ты не в порядке, – тихо отвечает Альбин, положив руки на стол. – Послушай меня хоть раз в жизни. Перестань переворачивать мир вверх тормашками. Не ищи неприятностей. Я же не прошу тебя больше никогда этого не делать, но до осени-то ты можешь потерпеть?
– Могу.
– Вот и давай. Делай, что хочешь. Обойди все кофейни в Ленхамаари, приставай ко всем хорошеньким девушкам, которых увидишь по дороге. Хочешь – вспомни все безумства, которые вы делали тогда, давно, чтобы защитить ваше направление звукомагии. Хоть в женском платье ходи. На руках. Всё, что угодно, только не сгорай до осени.
Марсен поднимает голову. Взгляд у него открытый, светлый и очень спокойный.
– Хочу переворачивать мир вверх тормашками. Это единственное, что смогло защитить нашу звукомагию.
– Нельзя.
– Вот видишь. – Он слабо улыбается и разводит руками. – Как же я дотяну?
– Второй пункт, – мрачно предупреждает Альбин. – Видимо, ты хочешь неприятностей, раз пытаешься вывести меня из себя.
– Ты мне не мамочка, – устало говорит Марсен и снова проводит ладонью по лицу.
– И слава Изначальной Гармонии, что нет, – зловеще ровным голосом
