в обратном.
– Отлично. Тогда сделаем это.
– М-м-м. – Бри закусила нижнюю губу. – Знаешь, я, пожалуй, подожду в вестибюле.
– А как насчет того, чтобы поддерживать меня?
– Я и поддерживаю. Но я ведь могу делать это на расстоянии. – Она очаровательно сморщила носик. – Иглы – совсем не мой конек.
Я бы начал прикалываться над ней, но на самом деле даже находиться там было за пределами зоны комфорта Бри. Смеясь, я притянул ее в объятия, стараясь не размазать трафарет на груди.
– Ты же понимаешь, что это займет несколько часов?
– Ага. И я буду здесь все это время. Если тебе понадобится кофе или увлекательная беседа через дверь, я рядом.
– Буду иметь это в виду.
Она откинула голову назад и вытянула губы, напрашиваясь на поцелуй, в котором я не мог ей отказать.
– Я люблю тебя, детка.
Ее губы расплылись в лучезарной улыбке, которая могла осветить даже самые темные уголки любой комнаты.
– Я тоже люблю тебя, Изон.
Я провел четыре часа в кресле, и к тому времени, когда мы закончили, нам пришлось назначить второй сеанс, чтобы закончить растушевку. Но единственное, что меня по-настоящему волновало, – это видеть имя дочери у себя на груди.
Когда мы ехали домой, страх снова овладел мной. Мы договорились ознакомиться с результатами на нашем месте, когда дети лягут спать. Это было логично: именно в этом месте мы с Бри лучше всего справлялись со своими эмоциями. Как будто бы это была нейтральная территория. Но в тот момент, когда мы въехали на подъездную дорожку, сон показался мучительно далеким. Я осознал, что сейчас нам придется зайти внутрь и вести себя так, будто ничего не произошло, будто совсем рядом не тикает таймер бомбы замедленного действия, отсчитывающий время до моего худшего кошмара.
Припарковавшись перед домиком у бассейна, я заглушил двигатель, но даже не пошевелился, чтобы выбраться из машины.
Как всегда, Бри точно знала, что мне нужно, и тихо сидела рядом со мной, держа меня за руку, пока я собирался с мыслями. Я потер свободную ладонь о джинсы.
– Думаю, мне нужно сорвать этот пластырь. Они заслуживают большего, чем еще один вечер искусственных улыбок, пока все мое нутро скручивается в узел. Я готов, чтобы это поскорее закончилось. Все это. Слишком долго на меня сыпались удары. С меня хватит. Я хочу, чтобы наши проблемы сводились лишь к тому, какого котенка взять и попадет ли Ашер в команду по соккеру в этом году. Черт, Бри. Я в ужасе от того, что, если мы продолжим злиться на прошлое, наше будущее превратится лишь в эхо.
– Я понимаю, – сказала она, опуская мою руку, но только для того, чтобы обнять меня за шею. Перегнувшись через центральную консоль, она прижалась своим лбом к моему. – На этом все. После этого они больше не будут иметь над нами никакой власти. Мы прочитаем результаты, и с этого дня останемся только я, ты и дети, и мы будем строить совместную жизнь. – Внезапно отпустив меня, она откинулась на свое сиденье, приподняла край рубашки и слегка опустила пояс своих джинсов, обнажив кусочек пленки, приклеенный в четырех местах.
Он был маленьким, но ничего в моей жизни не казалось мне таким большим.
Черным печатным шрифтом были вытатуированы три простые буквы, разделенные двумя крошечными сердечками.
А♥М♥Л
Ашер. Мэдисон.
И Луна.
– Бри, – прохрипел я, задыхаясь от переполняющих меня эмоций. Я протянул руку, чтобы ощупать тату, стараясь не затрагивать красную, раздраженную кожу. – Ты сделала татуировку?
– Мы семья, Изон. Независимо от того, что написано в том письме. Твоя тату важна для тебя, потому что Луна всегда будет знать, что ты ее любишь. А моя важна для меня, потому что так тебе никогда не придется сомневаться в моих чувствах. Эти дети – моя жизнь. Все трое.
Что-то болезненно сжалось в груди, и я притянул ее в объятия. Она сказала, что не имеет значения, будь Роб хоть трижды отцом Луны, и я ей поверил.
Но было еще кое-что.
Нечто другое.
Это было неизгладимое доказательство на ее теле, которое останется там до конца наших дней. И это значило для меня больше, чем она могла себе представить.
– Я так тебя люблю.
– Ты и я, Изон. Давай сорвем пластырь, войдем туда и поиграем с нашими детьми, подарим им лучшую жизнь из возможных – и никогда больше не будем оглядываться назад. – Она отстранилась, усаживаясь на свое сиденье, и протянула мне руку. – Давай телефон.
С бьющимся в горле сердцем я посмотрел ей в глаза и передал телефон.
Будет больно.
Это абсолютно точно убьет меня.
Но рядом с Бри, держащей меня за руку, я не чувствовал, что задыхаюсь под тяжестью этих результатов.
– Ты готов? – спросила она, используя свободную руку, чтобы зайти на почту на телефоне.
– Если к такому можно быть готовым.
Со странным чувством спокойствия, охватившим меня, я опустил голову и уставился на ноги, представив перед глазами лицо моей улыбающейся девочки. Она счастлива. Она здорова. Она сейчас дома и ждет, когда вернется ее папа. Ничто другое не имеет значения.
– Изон! – ахнула Бри.
Я сжал ее руку.
Вот оно. Просто держись, Изон. Уже почти конец.
В течение секунды, которая, казалось, длилась вечность, она вела себя пугающе тихо. Я даже не был уверен, что она дышит. Единственным звуком внутри машины было биение моего сердца.
Глубокий вдох. Это не имеет значения. Это ничего не меняет. Нервный выдох.
– Боже! – почти закричала она, и ее голос эхом отразился от стекол. И после этого Бри произнесла два слова, которые каким-то образом залечили все раны, что у меня когда-либо были или когда-либо будут. – Она твоя.
Я повернул голову так быстро, что было удивительно, как я не сломал себе шею.
– Что?
Она громко засмеялась, и слезы радости полились из ее глаз.
– Она твоя. Луна твоя. Смотри. – Она сунула мне в лицо телефон, и, конечно, с вероятностью 99,999997 процента я являлся отцом Луны.
В полном неверии я выхватил телефон и прокрутил страницу вниз, ища ее с Мэдисон результаты. Может, произошла ошибка. Если я потеряю бдительность и позволю себе хотя бы на минуту поверить в это, а потом все окажется ошибкой, я не переживу возвращения в реальность.
Вероятность того, что у Луны и Мэдисон одинаковые родители, равнялась заставляющему сердце остановиться, эйфорическому, большому, жирному и чертовски великолепному нулю.
– Вот черт, – издал я утробный звук, и облегчение было таким ошеломляющим, что все мое тело задрожало. – Она – мой
