Одна мысль об этом заставила ее похолодеть.
Когда они вернулись домой, Мэрибет выглядела какой-топодавленной и притихшей, и Томми знал, что она из-за чего-то переживает.
«Может быть, не надо было возить ее на могилу Энни, —подумал он. — Наверное, на этой стадии беременности такая поездка моглатолько выбить ее из колеи».
— Как ты себя чувствуешь? Может быть, хочешь полежать?
— Да нет, со мной все в порядке, — ответилаМэрибет, борясь с подступающими слезами.
Родители Томми еще не вернулись — они с Мэрибет пришлираньше.
И вдруг Мэрибет сказала нечто, поразившее его:
— Как ты думаешь, твои родители не рассердятся, если япозвоню домой? Я просто подумала… что, может быть, в праздники… знаешь, япросто хочу поздравить своих близких с Днем Благодарения.
— Конечно, звони, пожалуйста.
Томми был уверен, что родители ничего не скажут. А если что,он сам заплатит за звонок.
Мэрибет сказала свой домашний номер телефонистке и сталаждать, а Томми вышел из комнаты.
К телефону подошла мама. Мэрибет показалось, что она тяжелодышит от того, что торопилась к аппарату. Она говорила громко, пытаясьперекричать шум вокруг нее.
На День Благодарения в их дом всегда приходили ее тетушки сосвоими мужьями и маленькими детьми. Дети визжали и смеялись, и мама не сразупоняла, кто звонит.
— Кто это… эй, прекратите! Я ничего не слышу! Кто это?
— Это я, мама, — чуть погромче сказалаМэрибет. — Это я, Мэрибет. Я хотела поздравить тебя с Днем Благодарения.
— О Господи! — сказала мама, внезапноразрыдавшись. — Отец меня убьет.
— Я просто хотела узнать, как вы там.
Мэрибет ужасно захотелось прижаться к маме и обнять ее. Доэтого момента она не осознавала, как сильно ей не хватает материнскойласки. — Я очень по тебе соскучилась, мама.
Слезы подступили к ее глазам, а Маргарет Робертсон ничего немогла сказать и только всхлипывала.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, понизивголос и надеясь, что больше никто ее не услышит. — Ты еще не…
— Нет, но уже скоро. В этом месяце.
Мэрибет не успела договорить, как на другом конце линиипослышались какие-то невнятные звуки, шум возни, спор, и в трубке раздалсярезкий и сердитый голос.
— Кто говорит? — рявкнул он, хотя по испуганному ирастерянному виду жены прекрасно понял, кто звонит.
— Здравствуй, папа. Я просто хотела поздравить тебя сДнем Благодарения.
Руки Мэрибет дрожали, но она изо всех сил старалась, чтобыее голос звучал спокойно.
— Все уже позади? Ты знаешь, что я имею в виду, —безжалостно и грубо спросил отец, заставив Мэрибет сжать зубы, чтобы нерасплакаться.
— Нет еще… просто я… я хотела…
— Я же запретил тебе звонить сюда, пока все некончится. Возвращайся домой после того, как решишь все свои проблемы иизбавишься от него. А до тех пор не звони. Поняла?
— Я поняла, я… папа, пожалуйста…
Мэрибет слышала, как плачет ее мама и как что-то кричитНоэль, чей-то голос уговаривал отца смягчиться, но отец был непреклонен — онбросил трубку, и плачущая Мэрибет так и осталась стоять с трубкой в руках.
Телефонистка спросила ее, закончен ли разговор.
Мэрибет даже не могла ей ответить, рыдания душили ее. Онапросто положила трубку и тяжело опустилась на стул, всхлипывая и размазываяслезы по лицу.
Томми, вернувшись в комнату и увидев ее в таком состоянии,пришел в ужас:
— Что случилось?
— Он не дал мне… поговорить с мамой, — с трудомвыговорила Мэрибет, — и запретил мне звонить до того, как я избавлюсь отребенка. Он… Я…
Она даже не могла сказать ему, что чувствует, но это было итак понятно.
Когда через полчаса домой вернулись родители Томми, Мэрибетвсе еще была очень расстроена. Томми заботливо уложил ее, опасаясь, что ейстанет плохо из-за этого тяжелого разговора.
— Что случилось? — обеспокоенно спросила Лиз.
— Мэрибет позвонила родителям, чтобы поздравить их спраздником, а ее отец стал кричать на нее. Кажется, она сначала говорила смамой, потом отец отобрал у нее трубку и сказал Мэрибет, чтобы она не звонила ине возвращалась домой, пока не пристроит ребенка. Это ужасно, мама. Как же онатуда вернется?
— Не знаю, — с тревогой ответила Лиз. —Нормальные родители так себя не ведут. По-моему, Мэрибет очень привязана ксвоей матери… с другой стороны, если ей нужно будет потерпеть только до июня…
Лиз, впрочем, прекрасно представляла себе, как тяжело будетМэрибет, когда она вернется домой.
Она тихонько вошла в комнату Энни и села на постель рядом совсе еще плачущей Мэрибет.
— Ты не должна так расстраиваться, детка, —успокаивающим тоном сказала она, беря Мэрибет за руку и мягко перебирая еепальцы — так она всегда утешала Энни. — Это вредно и тебе, и ребенку.
— Почему он такой нетерпимый человек?
Почему он не дал мне просто поговорить с мамой или с Ноэль?
С кем ей совершенно не хотелось разговаривать, так это сРайаном — он мало чем отличался от отца, был таким же ограниченным и черствым.
— Он думает, что защищает твою сестру от подобныхошибок. Он просто ничего не понимает. Может быть, его смущает то, что произошло.
— Меня тоже смущает. Но ведь на мои чувства к родителямэто не повлияло, — обиженно возразила Мэрибет.
— Я не уверена, что он это понимает. Тебе очень повезло— у тебя развитый ум и большое сердце. У тебя есть будущее, Мэрибет. А у твоегоотца — нет.
— Какое у меня может быть будущее, миссис Уиттейкер? Вмоем городе все будут пальцами на меня показывать, когда я вернусь туда. Яуверена, что они все уже знают. Несмотря на то что я уехала, как-нибудь этатайна да просочится. Сами подумайте, что меня ждет.
Ребята будут думать, что я легкомысленна и доступна, девочки— что я дешевка. Папа никогда не разрешит мне учиться в колледже послеокончания школы. Он заставит меня работать у себя в мастерской или оставатьсядома и помогать маме, и я похороню себя так же, как она.
— Тебе не придется этого делать, — ласково сказалаЛиз. — Совсем не обязательно повторять ее путь. Ты же знаешь себе цену. Тызнаешь, что на самом деле не легкомысленная и не дешевка. Ты окончишь школу исама решишь, что тебе делать дальше… и ты всего добьешься, я верю в тебя.
— Но отец запретит мне разговаривать с ними. И я большеникогда не смогу говорить с мамой и сестрой.
