На кухню бреду виновато-тихая.
– Неуклюжий тушканчик вернулся…
– Судя по грохоту, он в отличной форме, – хохочет папа, снимая фартук. – Я, признаться, очень рад его возвращению.
Мы обнимаемся. Наконец-то.
– Мне тебя не хватало, – говорим одновременно и смущаемся.
– Что у нас тут такое вкусное? Вареники, настоящие!
– Не совсем настоящие, из магазина.
Действительно, не бабушкины. Да бабушкиных и не будет больше никогда. В щедром куске теста не сразу найдешь начинку. Следом за папой я поливаю их сметаной до краев тарелки – этакий суп.
– Не забудь зайти к Грибу. Завтра в десять.
– Пап, ну пожалуйста…
– Нет! Один осмотр, а дальше делай что хочешь.
– Хочу смотреть «Сверхъестественное» ночь напролет, есть шоколадки, а фантики бросать прямо на пол, хочу врубить музыку на полную мощность. Хочу иметь личное пространство. Спасибо. Было очень вкусно. Особенно чай.
– Рецепт чая – целиком мое авторство, – хвалится папа. – Что ж, Агата, отличный план. И чем из списка займешься сейчас?
– Сейчас я пойду в отряд.
Смотрю на отца вопросительно. Он пододвигает стакан с водой – запить таблетку – и говорит:
– Отлично. Только не допоздна. Возьми телефон. И привет Объекту.
Бегу к себе за наушниками и ныряю в старые любимые кеды. Любоваться на себя в зеркало не имеет смысла. Бледная лабораторная крыса с торчащими в разные стороны клочками волос никуда не делась. На месте и синеватая полоска губ, и чернота под глазами. На себя смотреть – только расстраиваться.
Спускаться решаю пешком, но вскоре понимаю, что переоценила свои возможности. Сердце стучит, как бешеное, в глазах темнеет.
Поднимаю глаза на наши окна и выдавливаю улыбку – знаю, что отец на меня смотрит.
Бодро выхожу со двора и падаю на скамейку. Дышу глубоко и вскоре прихожу в себя. Дети поблизости чертят на асфальте классики.
Включаю плеер и понимаю – свобода! Я могу сидеть на этой скамейке, а могу – на соседней. Могу купить чипсы и скормить их голубям, а не соседям по палате. Могу даже отобрать у девчонок мел и написать что-нибудь неприличное! Могу, но не буду.
В плеере поет «Coeur de Pirate» («Сердце Пирата»). Голос Беатрис Мартин легкий и свежий, как ветерок ранней весной. Я фанатею от нее уже несколько лет, но в больнице стараюсь не слушать. Не хочу, чтобы связались воедино ее голос и белые стены, процедуры, специфические запахи. Беатрис – моя музыка-праздник. Привет из мира нормальных. Красивые французские слова заставляют меня блаженно щуриться. Беатрииис! Прыгаю по свеженачерченным классикам и, передавая ход девчонкам, улыбаюсь. Под такую музыку хочется совершить массу шалостей и глупостей. Подпеваю, и неважно, что лягушка в болоте грассирует лучше меня. Увлекаюсь и чуть не пропускаю нужный поворот. Вот он, дом нашего отряда. Двухэтажное кирпичное здание с названием на фасаде. Под окнами клумбы. Запущенные; конечно ухаживать некому. Среди сорняков проглядывают редкие пятна цветов.
На стоянке много машин. У дверей оживление, явно не рабочее. Среди прочих замечаю Суворова, Объекта, Руслана. Даже Ольга покинула свой пост. Объект бежит навстречу, размахивая руками. По дороге врезается в стенд с листовками, но ушибленный лоб не охлаждает его пыла.
– Нашли! Нашли! Марусю Борисову!
Отплясывает вокруг меня некое подобие лезгинки, а я от души хохочу. Марусю, больную детским церебральным параличом, искали целых четыре месяца. Объект весь март сообщал последние новости. Мобильные штабы разворачивались то в одном, то в другом районе города, отрабатывались разные версии и догадки. Через месяц даже Саша потерял оптимистичный настрой, – найти живой больную девушку не представлялось возможным. Небольшая группа добровольцев продолжала выходить в город вместе с родственниками, опрашивать свидетелей, отрабатывать варианты. Все не зря.
– Живая! Нашлась! – Объект продолжает отплясывать танцы разных народов мира.
– Потрясение, тише будь, – хмыкает брюнетка, стоящая на крыльце.
Она явно старается быть ближе к Суворову. Что ж, осуждая Объекта, она плюсовых баллов не заработает. Суворов хоть и старше Саньки всего на десять лет, относится к нему по-отечески, покровительственно.
– Теперь в зал, – говорит Суворов.
– А что там? – спрашиваю я.
– Лекция, – шепчет притихший Объект. – Ну, я побегу, помочь обещал с компьютерами.
– Тогда лучше близко к ним не подходи, – советую я, но он уже гопаком срывается с места.
Иду по коридору, разглядываю фотографии с поисков, улыбаюсь знакомым лицам. Из кухни тянет свежим хлебом и супом.
Мышкой проскальзываю в зал и радуюсь его наполненности. Лекцию проводит один из самых опытных наших поисковиков. Показывая изображения на проекторе, он объясняет, как вести себя на поисках в лесу. Сажусь в ближайшее кресло и замираю.
Через два ряда передо мной сидит та самая скептически настроенная брюнетка. Уткнулась носом в смартфон и забыла обо всем. Новенькая, их видно за версту. Особенно тех, кто пришел в отряд не из благих побуждений. К счастью, таких меньшинство. Не благое побуждение у них обычно одно. Суворов. Молчаливый щетинистый супергерой. Спасает их детей, сестер, соседей, и всё – они у его ног. На следующие поиски они приезжают в полном обмундировании, чтобы стать его статистками. Подносить карту, отгонять мух от его крепкого торса. Полное обмундирование они понимают по-своему – разрисованные лица, кокетливые наряды. Таких Суворов отправляет домой не задумываясь.
Некоторые возвращаются. Например, девушка Катя. Пришла года два назад, после того как к ней подошли с ориентировкой. Носиться по городу, собирать разные артефакты показалось ей чрезвычайно занятной игрой. Надо же чем-то разбавлять бурную клубную жизнь. Позже пришло понимание, что за каждой фотографией стоит история живого человека. Катя научилась носить резиновые сапоги вместо шпилек, не спать ночами, обзванивая больницы и морги, утешать бьющихся в припадке родственников. Даже прошла курсы экстремального вождения. Сняла наращенные волосы и стала опытным поисковиком с позывным «Клюква». Пропитание в виде ягод в лесу находит ее само.
Прошлым летом они с Максимом поженились. Приходили к стенам больницы, и Клюква кинула мне букет невесты. Иногда Клюква говорит:
– Когда вырастет достойная смена, мы осядем дома и усыновим детей. Не меньше четырех!
