паспортами затянули. Но теперь точно уж обещают.
Последним снимают Старого Йехезкеля. Ривка усаживает его повыше в постели, повязывает на нем галстук, просит смотреть в камеру.
Старый Йехезкель. Ну не на паспорт, так на могилку. Что раньше выйдет.
9
Площадь перед собором Вознесения Богоматери в гетто Лодзи.
Люди собрались послушать Хаима Румковского, который собирается обратиться к ним с речью, но толпа гомонит, не дает ему начать. К слушающим присоединяются и Ривка с Йосефом.
Женщина. Пан Румковский! Люди говорят, местечки под Лодзью пустые стоят! Ни живых, ни мертвых в них! Куда люди делись?
Мужчина. Неужели все деньги немцам отдать надо, пан Румковский? Как жить-то тогда, на что?
Румковский. Тихо! Тихо! Дайте сказать! Это нас всех касается! Ну?!
Он повышает голос, и люди стихают.
Румковский. С сегодняшнего дня выход из гетто запрещен. Его оцепят солдаты СС, кто попытается выйти, в того будут стрелять.
Мужчина. Как это – выйти нельзя? А я вот в городе работаю!
Румковский. Послушайте! Я просто передаю вам приказ немецкой администрации!
Йосеф. Мы уезжать должны, в Гданьск! У нас паспорта!
Румковский. Раньше надо было!
Йосеф. Вы не имеете права!
Румковский. Немцы издали декрет. Имеет силу закона. Точка.
Женщина. Они сгубить нас хотят! Чтобы мы от голода тут перемерли!
Румковский (визгливо). Тихо! Тишина, я сказал!
Ривка. Детям есть нечего, какое «тихо»!
Но остальные снова утихомириваются.
Румковский. Врать вам не стану – положение тяжелое. Все слухи о том, что происходит в селах вокруг Лодзи, имеют под собой самые страшные основания.
Йосеф. И что же нам делать? Смириться с этим?!
Румковский. Сопротивляться мы не можем. У нас нет ничего, мы не умеем воевать, а у них огромные, до зубов вооруженные армии!
Женщина. Что ж делать-то, пан Румковский? Как же быть-то?
Румковский. У меня есть план нашего спасения! Мы должны стать им полезны! Я говорил с паном Хансом Бибовым, главой немецкой администрации!
Мужчина. И что он?
Румковский. Прекратите перебивать! «Что он»! Германия воюет с Англией, с мировой империей. Ей нужны сейчас каждые рабочие руки. Пускай немцы нас презирают и ненавидят, но мы-то знаем, как искусны и трудолюбивы наши мастера! Зря ли Исраэль Познанский поставил тут свою мануфактуру, которая всю Российскую империю снабжала текстилем? Да и только ли текстиль! Мы все умеем, все можем! Наше гетто крохотное, да! Но это не тюремная камера! Не камера, если мы будем работать! Мы каждую квартиру превратим в мастерскую. Мы сделаем фабрики из школ и из храмов! Кто умеет шить?
Ривка и женщина тянут руки вверх.
Румковский. Будем обшивать вермахт! Латать военную форму! Жестянщики есть?
Мужчина поднимает руку.
Ривка. Шить форму для немецких солдат? Обстирывать палачей?!
Румковский. Послушайте, дамочка… Как вас звать?
Ривка. Ривка Каумфан.
Румковский. Пани Кауфман. Не хотите работать – я вас неволить не буду.
Мужчина (Ривке). Не мешай слушать! Так что с жестянщиками?
Румковский. Будут делать пуговицы для мундиров, посуду для солдат! Мы будем делать сапоги и плащи для немецких моряков! Да, для солдат и для моряков, потому что именно сейчас, во время войны, мы должны стать для немцев не-за-ме-ни-мы!
Мы должны работать для них дешевле и лучше, чем кто-либо на земле! Мы будем работать за еду! И тогда они не смогут без нас обойтись! И тогда они нас не тронут!
Йосеф. Но ведь это рабский труд! Вы предлагаете нам сделаться их рабами!
Ривка берет Йосефа за руку, поддерживая его.
Румковский. И что же! Да, пускай это будет рабский труд, но наш народ переживал уже рабство, братья мои, и снова становился свободным! Покуда мы живы, мы не оставим надежды на лучшее! А когда война закончится, немцы не забудут нам этой услуги и освободят нас!
Мужчина. А сколько еды будет положено за работу?
Румковский. Достаточно! Каждый трудоустроенный гражданин будет получать талоны на питание! Лично у меня, в моей канцелярии!
Йосеф. Вы что, готовы на это? Вот так, запросто?! За что? За то, что мы евреи?!
Румковский. Да! Мы не заслужили притеснений, но нам нечем ответить немцам, кроме кротости и послушания! Они безжалостны к мятежникам! Подумайте о своих детях и о своих стариках! Но если в гетто будет царить порядок, если мы поставим его на службу немецкой армии и немецкому народу, они не решатся ни на какие губительные действия в нашем отношении. Немцы уважают трудолюбие и дисциплину, и мы способны завоевать их уважение! Вот мои пять принципов: работа для безработных! Хлеб для голодных! Заботу для больных! Защиту для детей! И – спокойствие в гетто! А сейчас – прошу извинить…
Он спускается с помоста, с которого обращался к людям, и проходит мимо Ривки. Ривка плюет ему под ноги.
Румковский. Ух ты, какая задорная. И ладненькая! А ты приходи, приходи ко мне, если работа понадобится. Машинисткой возьму. Приказы печатать. Машинисточкой.
Йосеф. Да мы лучше с голоду сдохнем!
Румковский. А это как изволите.
10
Квартира Кауфманов в Лодзи. Ривка сидит за швейной машинкой. Йосеф за столом. Мальчики сидят на кровати у деда.
Вольф. Дедуль, ты чего картошку не ешь?
Старый Йехезкель. Вам оставил. Вам нужней. Вам жить еще, расти.
Герман. Тебе тоже жить.
Старый Йехезкель. Ну я и без картошки проживу. Я горб свой буду проедать, как верблюд. Мне еще надолго хватит. Ешьте-ка. Я же слышу, как у вас в животах урчит!
Вольф. Это у Германа.
Ривка. Папа, одну картофелину съесть ты просто обязан. Ты мне обещал.
Старый Йехезкель. Не хочу, Ривка. Нет настроения. Пусть мальчики едят. Или Йосеф вон. Вам работать еще, а я тут просто место зря занимаю.
Йосеф. Работать… Никто теперь даже завещаний оформлять не хочет. Боятся, что, если заикнутся при посторонних про оставшееся добро, на них тут же донесут в Красный дом, и конец. Кому нужны адвокаты, когда законов больше никаких нету…
Ривка. Тебя никто ни в чем не винит, Йосеф.
Йосеф. Этот старый черт развернул все дело так, что другой работы в этом городе, кроме работы на него, нету. Уж юристу-то точно. И что теперь? Идти унижаться?
Ривка. Не нужно. У меня есть еще кое-какие заказы. Шоша просила перешить материно платье под себя, и там еще…
Йосеф. А его прихвостни эти продуктовые карточки, которые сами же и печатают, потом в подворотне людям за золото толкают.
В дверь стучат. Йосеф подходит открыть. Входит полицай Мордке – на руке у него белая повязка с синей звездой Давида, на голове фуражка. Он вручает Йосефу листок бумаги.
Полицай Мордке. Бонжур. Читайте.
Ривка. Что это?
Старый Йехезкель. А это что за паяц? Что за идиотский наряд? Что за повязка?
Полицай Мордке. Ordnungdienst. Еврейская полиция.
Йосеф. Сделали все же! И кто у вас начальником?
Полицай Мордке. Авром Баренбойм.
Йосеф. Его же адвокатской лицензии лишили! За жульничество!
Ривка (подозрительно). Что это такое? Не повестка?
Отрывается от швейной машинки, подходит к Йосефу, заглядывает в бумажку.
Полицай Мордке. Приказ немецкой администрации. Всем евреям предписано нашить звезды Давида из желтой материи. Сюда и сюда. (Хлопает стоящую в дверях Ривку
