замолчать, когда считает, что она должна заткнуться. Так что нет ничего плохого в том, что Мигель вынуждает свою жену хранить молчание, если полагает, что она должна помалкивать. А поскольку я супруга Мигеля, мне придется так и сделать.
В полном молчании Эмилия и провела остаток вечеринки. Теперь никто не станет сомневаться, что она замужем за Мигелем. Потом их семейный кризис продлится, скажем, пару недель и завершится внезапным, но оправданным расставанием, что не удивит ее коллег. Мол, все кончено: ни телефонных звонков, ни общих друзей, вообще ничего. Так что будет легко объяснить «исчезновение» Мигеля. «Я окончательно оборвала все связи с ним», – объяснит им Эмилия.
Андрес остановил машину и счел необходимым подвести итоги вечеринки, сказав Эмилии, что это было весьма забавно и что на самом деле он не против продолжить свое участие в таких мероприятиях. Там собираются приятные люди, а ты в этом платье цвета калипсо выглядишь офигенно.
Платье на ней бирюзового цвета, но она не стала поправлять Андреса. Они сидели в машине перед домом Эмилии, и было еще не поздно. Он пьяненький, она тоже выпила свое, и, может, поэтому ей вдруг не показалось таким ужасным, что Андрес, он же Мигель, медленно подбирает слова. Однако ее мысли резко прервались, когда она представила себе, как этот крупный мужчина проникает в нее. Отвратительно, подумала Эмилия, когда Андрес приблизился сильнее, чем принято, и возложил руку на ее правое бедро.
Она хотела выскочить из машины, но он не отпускал ее. Она бросила ему: ты пьян, а он возразил, что спиртное тут ни при чем и что он уже давно смотрит на нее другими глазами. Невероятно, но Андрес так и сказал: «Я давно смотрю на тебя другими глазами» – и полез целоваться, а она ответила ударом кулака в губы. Кровь хлынула из его рта, много крови, чудовищно много крови.
После того инцидента подруги не виделись долго. Анита так и не узнала, что же случилось, но все-таки догадывалась кое о чем, и сначала ей это не понравилось, а потом стало безразличным, поскольку Андрес интересовал ее все меньше.
У них не появилось ни фургона, ни третьего ребенка, а вместо этого наступили два года расчетливого молчания. Затем произошло довольно вежливое расставание, которое со временем привело Андреса к мысли, что он превосходный, хоть и разлученный с детьми, отец. Дочки посещали его квартиру каждые две недели, а также проводили с ним весь январь в Майтенсильо. Анита воспользовалась именно этим летним[5] месяцем, чтобы навестить Эмилию в Испании. Чувствовавшая свою вину мать Аниты несколько раз предлагала ей деньги на поездку, и, хотя трудно было уезжать так далеко от маленьких девочек, она покорилась своему любопытству.
И поехала в Мадрид, но не ради Мадрида. Она отправилась на поиски Эмилии, которую совершенно потеряла из виду. Вскоре выяснилось, что подругу очень трудно найти по ее адресу на улице Салитре и по номеру телефона, который показался Аните слишком длинным. Еще по прибытии в мадридский аэропорт Барахас она чуть было не набрала этот номер, но как-то по-детски не отважилась.
Мадрид не показался Аните таким уж прекрасным – ей уже в первое утро пришлось миновать шайку марокканцев, замышлявших что-то у выхода из метро. На самом деле это были эквадорцы и колумбийцы, но Анита, никогда не видавшая марокканцев, приняла латиноамериканцев именно за них. А все потому, что вспомнила, как недавно по телеку говорили, будто марокканцы – серьезная проблема для Испании. Мадрид увиделся Аните городом устрашающим, враждебным, хотя ей всего лишь было трудно выбрать кого-нибудь заслуживающего доверия, кто мог бы объяснить, как добраться до искомой улицы. Анита вступила в пару двусмысленных диалогов на выходе из метро, но в конечном итоге они с Эмилией встретились лицом к лицу.
«Ты опять носишь черное», – первое, что сказала подруге Анита. Но это не было первым, о чем она подумала. Анита ведь подумала о многом, увидев Эмилию: ты жутко выглядишь, у тебя депрессия, ты выглядишь, как наркоманка. И поняла, что вряд ли стоило ехать в Мадрид. Она разглядывала брови Эмилии, ее глаза. Окинула презрительным взглядом крохотную квартирку, оценила откровенный бардак и тесноту. Она подумала или, вернее, почувствовала, что не желает слушать откровения Эмилии, не хочет знать то, что все равно узнать придется. Меня не интересует, почему в твоем квартале столько дерьма, почему ты поселилась здесь, где полно какашек, дерзких взглядов, странных парней, толстых теток, волочащих свои сумки, и толстух без сумок, которые еле-еле переставляют ноги. Она снова внимательно посмотрела на брови Эмилии и решила, что о них лучше промолчать.
– Ты опять вся в черном, Эмилия.
– Анита, а ты все такая же.
А вот Эмилия действительно высказала первое, что ей пришло в голову: ты такая же. Ты все еще такая, такая же, как прежде. А я все еще не такая и всегда была не такой, и, возможно, теперь скажу тебе, что в Мадриде я стала еще более не такой, совсем не такой.
Зная страхи своей подруги, Эмилия заверила Аниту, что те двое мужчин, с которыми она живет, всего лишь несчастные педики. Гомосексуалисты здесь очень хорошо одеваются, сообщила она, но, к сожалению, эти двое – беднее церковных крыс. Анита не захотела останавливаться в ее квартире. Вместе они поискали дешевый хостел и, можно сказать, долго и откровенно беседовали, хотя, быть может, и не откровенно. Нельзя утверждать, что они общались как прежде, потому что раньше доверяли друг дружке, а теперь их объединяло, скорее, ощущение неловкости и отчасти фамильярности, стыдливости и пустоты. Ближе к концу дня после лихорадочных подсчетов в уме Анита взяла сорок тысяч песет – почти все деньги, что были при ней, – и отдала их Эмилии, которая не только не отказалась, но и с искренней благодарностью улыбнулась. Аните давно была знакома ее улыбка, на мгновение сблизившая их и тут же пропавшая, оставив наедине, лицом к лицу. Эмилия пожелала туристке до конца недели посвятить себя музеям, фирменным магазинам Zara и блинчикам с сиропом. Анита же пообещала себе, что не станет больше размышлять о том, как Эмилия распорядится ее деньгами – сорока тысячами песет.
IV. Излишки
Гасмури здесь не имеет значения, здесь важен Хулио. Гасмури опубликовал шесть или семь романов, которые составили серию книг по новейшей истории Чили. Почти никто не понял их как следует, кроме разве что Хулио, который прочел и перечитал их несколько раз.
Как
