1
Встретится ли мне Мага? Сколько раз бывало, как только я, миновав улицу Сены и выйдя под аркой на набережную Конти, едва начинал различать очертания предметов в пепельно-оливковом тумане, плывущем над водой, худенькая фигурка Маги вырисовывалась на мосту Искусств — она то ходила из конца в конец, то неподвижно стояла у перил, склонившись над водой. Само собой, я переходил улицу, поднимался по ступенькам моста, шел по его узкому пролету и приближался к Маге, которая улыбалась без удивления, убежденная, как и я, что случайная встреча — самая неслучайная вещь на свете и что люди, которые назначают точное время и место свидания — это те самые, которые пишут только на разлинованной бумаге и выдавливают зубную пасту из тюбика, обязательно начиная снизу.
Но сейчас ее не будет на мосту. Ее тонкое лицо с почти прозрачной кожей, возможно, покажется под сводами старых порталов гетто Марэ, где она остановится поболтать с продавщицей жареного картофеля, а может, чтобы съесть горячую сосиску на Севастопольском бульваре. Как бы то ни было, я поднялся на мост, но Маги там не было. Больше Мага не попадалась на моем пути, и, хотя мы оба знали, кто из нас где живет, знали каждый уголок в наших парижских комнатушках, сдаваемых псевдостудентам, и каждую почтовую открытку, вставленную в дешевую рамку или прикрепленную к безвкусным обоям, — окошечко в мир, которое открывали нам Брак, Гирландайо или Макс Эрнст,[9] — несмотря на это, мы не искали друг друга. Вот бы встретиться на мосту, в уличном кафе, в кино или в каком-нибудь дворике Латинского квартала и примоститься там рядом с бродячим котом. Мы ведь бродили по городу и не искали друг друга, но знали, что бродим по городу для того, чтоб найти. Ах, Мага, стоило мне увидеть женщину, похожую на тебя, — меня будто оглушала тишина, она обрушивалась на меня, пронзительная и прозрачная, и это было так грустно, будто закрываешь зонтик, мокрый от дождя. Именно зонтик, Мага, может, помнишь тот старый зонтик, который мы принесли в жертву оврагу в парке Монсури холодным мартовским вечером. Мы его выбросили, но сначала мы нашли его на площади Согласия, уже несколько потрепанным, после чего ты долго носила его главным образом для того, чтобы тыкать им под ребра пассажирам в метро и в автобусе, ты была всегда такая неловкая и рассеянная, потому что постоянно думала то о разноцветных птицах, то о рисунке, который прочертили на потолке машины две мухи, а в тот вечер разразился ливень, и, когда мы вошли в парк, ты гордо решила раскрыть зонтик, как вдруг у тебя в руках случилась катастрофа: сверкающие молнии погнутых спиц смешались с обрывками ткани, похожими на черные клочковатые облака, и мы расхохотались, как безумные, а дождь все лил и лил, и мы подумали, что зонтику, найденному на площади, будет достойнее закончить свои дни в парке, а не пополнить собой презренное содержимое мусорного ведра или быть заброшенным подальше от дорожки; так что я его сложил, как мог, и мы отнесли его к насыпи, туда, где был небольшой железнодорожный мост, и я, размахнувшись изо всех сил, бросил его на дно оврага, заросшего мокрым кустарником, а ты издала вопль, который показался мне похожим на проклятие валькирии.[10] И он ушел на дно оврага, будто корабль, который поглотила зеленая вода, бурное и зеленое «à la mer qui est plus félonesse en été qu’en hiver»,[11] коварная волна, a мы, Мага, еще долго перечисляли разные сравнения, отдавая должное Жуэнвилю и этому парку, и стояли обнявшись, похожие на два мокрых дерева или на актеров какого-нибудь скверного венгерского фильма. И он остался лежать там в грязи, маленький и черный, словно раздавленное насекомое. И был неподвижен, и все его пружины бездействовали. Все было кончено. Он завершил свой путь. А нам, Мага, все было мало.
