— крейсеры «Рюрик», «Адмирал Макаров», «Баян», «Богатырь» и «Олег». По обе стороны крейсеров выбрасывают в небо легкие прозрачные дымки эскадренные миноносцы, плавучие краны, минные заградители, транспорты. Ежедневно к «Риге» швартуются баркасы и паровые катера с других кораблей эскадры и, как муравьи, растаскивают во все стороны содержимое ее трюмов.
Властной рукой Петра I на флоте раз и навсегда заведена пружина: ровно в четыре утра на палубе появляется вахтенный начальник. Принимая вахту, он последовательно осматривает корабль. В эти же минуты дежурный по низам обходит помещения для команды. На всех кораблях бьют склянки. Пять часов. Играют побудку.
Матросы буквально вылетают на палубу, строятся поротно. В измятой рясе, с большим крестом на груди появляется священник. На всех кораблях эскадры вахтенные начальники командуют:
— На молитву — шапки долой!
Матросы вразнобой затягивают молитву. Каждый знает, что через несколько минут можно будет поговорить, посмеяться за утренним чаем. Чай особенный, матросский — «морцовка», своеобразное месиво горячего чая, сухарей и сливочного масла.
Еще не допита кружка, как горны сзывают людей на работу. Начинается приборка. Босые, в парусиновых брюках, закатанных до колен, в тельняшках, матросы натирают палубу, из шлангов поливают ее водой, отжимают воду швабрами. Слышатся команды:
— Нажми, нажми, ребята! Еще раз окатить!
После приборки играют «большой сбор». На палубу снова выскакивают матросы и строятся вдоль бортов. Офицеры также становятся на свои места, появляется командир корабля Старк. Уверенной походкой хозяина идет он на шкафут, принимает рапорты от офицеров разных служб. Командир здоровается…
Только утихли дружные матросские голоса, вахтенный начальник командует:
— На флаг и гюйс!.. Смирно!
Все замирают. Барабаны отбивают дробь, матросы и офицеры всех кораблей снимают бескозырки и фуражки.
Флаги останавливаются у клотиков. Ветер треплет белые с синими андреевскими крестами полотнища.
Для экипажа начинается новый рабочий день, а для нас — занятия. И только вечером удастся посмотреть на город и на корабли, стоящие на рейде.
Мы находились на рейде несколько недель, продолжая настойчиво изучать сложную флотскую специальность. Только теперь классные занятия подкреплялись практикой, различными учениями. Каждый день мы разбирали и собирали тот или иной прибор, следили за его действиями. Наши знания расширялись, а вместе с тем крепла дружба, росло доверие друг к другу.
А когда выпадала свободная минута, возникали и откровенные разговоры. Я, например, рассказал Мазурову о ссыльных в нашем Тотемском уезде.
— Так это ж за политику. Небось и с Юзовки к вам попадали. — И он с жаром стал говорить о выступлениях шахтеров в период революции 1905–1907 годов.
В одно из воскресений, получив увольнительные, Мазуров, Питляк, Ерофеев, Талалаев и я решили побродить по городу, посидеть в закусочной. Но, сойдя на берег, Мазуров предложил другой план: совершить лесную прогулку. Сказал, что это приглашение его земляка — Василия Тихого. «Жалеть не будете», — добавил он.
Мы согласились. И вот уже миновали завод «Вольта», около «Балтийской мануфактуры» углубились в лес. Нас встретили Тихий и двое рабочих, провели на поляну, где расположились на траве человек тридцать-сорок матросов и рабочих. На ветке дерева колышется красный флаг. Мы тоже присаживаемся на траву.
Вперед вышел человек с пышными усами, сказал о цели сбора: решено отметить седьмую годовщину восстания экипажа крейсера «Память Азова». Это восстание произошло здесь, в Ревеле, всего год спустя после знаменитого восстания черноморского броненосца «Потемкин». Царские власти жестоко подавили его. Возле крепостной стены расстреляли восемнадцать матросов. Название корабля заменили на «Двину», стремясь этим вытравить из народной памяти непослушный корабль. Но мы не забудем революционного подвига крейсера «Память Азова», поднявшего Красный флаг.
Собрание приняло решение — помнить героев, идти их путем.
Эта сходка запомнилась мне на всю жизнь, она явилась для меня первым уроком революции.
* * *
Для дальнейшего прохождения практики гальванеров перевели на линейный корабль «Император Павел I», поразивший нас своей громадностью, чистотой и блеском. После общего ознакомления с кораблем, продолжавшегося два дня, мы приступили к более детальному изучению электроприборов корабельной артиллерии. Наш унтер-офицер Иванов свободно ориентировался в механизмах, не только рассказывал, во и показывал, как действует тот или иной прибор.
Приглядываясь к экипажу, мы заметили, что матросы чем-то возбуждены. При встречах говорили чуть ли не шепотом, оглядываясь по сторонам. А заметив офицера, тут же расходились. В чем дело? Выяснить удалось не сразу: матросы линкора держались от нас в стороне.
Случайно я стал свидетелем такой сцены. На баке возле фитиля о чем-то беседовали два матроса. К ним незаметно подкрался вахтенный начальник и стал подслушивать. И вдруг он выхватил изо рта окурок и ткнул в шею матроса. Тот вскрикнул от боли, а вахтенный обозвал матросов баранами, пригрозил карцером и удалился. Я подошел к пострадавшему, выразил сочувствие. Держась рукой за обожженное место, он тихо произнес:
— Папиросы гасят о матросские шеи… Одних посадили в тюрьму, а нас запугивают.
На шканцах появился старший офицер, и наш разговор прекратился. Но я рассказал своим друзьям об этом эпизоде. Чуть позже нам станет известно, что на кораблях флота произошли аресты — под стражу взято более 700 матросов, в том числе 14 человек с «Павла». Почти год шло следствие, и теперь по приказу командующего военно-морскими силами 52 матроса были преданы суду. Слух об этом страшном приказе (№ 191 от 29 марта 1913 года) разнесся по всему флоту.
Так вот чем взбудоражены матросы, вот о чем ведут разговоры, которые офицеры пытаются пресечь.
Понимая, что одной строгостью матросов не усмирить, командование флота прибегало и к другим мерам: корабли все чаще выходили в море, где отбивали условные минные атаки, тушили «пожары», заделывали «пробоины». Было объявлено о проведении артиллерийских стрельб на царский кубок.
Павел Мазуров, Иван Питляк, Фрол Талалаев и я несли службу на центральном посту. Здесь мы наблюдали умелые действия дальномерщика Павла Дыбенко. Он отличился на стрельбах по плавучим щитам, когда без боязни внес поправки в неточные команды самого командующего флотом барона фон Эссена, в результате чего мишени были поражены. Адмирал наградил матроса серебряным рублем на водку и усмехнулся:
— Тебе или на моем месте быть, или в тюрьме сидеть!
— Есть, ваше высокопревосходительство!.. Можем и то, и другое делать! — отчеканил Дыбенко.
Вечером Мазуров сказал нам:
— Ну и служака этот дальномерщик. Видали, с каким ретивым видом серебреник принял, а?
Мы поддакнули. Откуда нам было знать, что его рвение в службе было своего рода маскировкой. Дыбенко умело прикрывал свою конспиративную революционную работу. Все это откроется нам позже, когда он станет руководителем Центробалта, бесстрашным вожаком балтийских моряков. У нас будут встречи
