действительно снова и снова переживает все эти события.
— Пролежал в госпитале почти две недели. Оказалось, что мою тушку всё-таки зацепило. Рука до сих пор слушается с трудом, — я продемонстрировал присутствующим правую руку и подвигал пальцами. Движение отозвалось болью, к которой я уже успел привыкнуть.
— А с Кощеем что? — это Гоша, программист, отъявленный разгильдяй и лентяй от бога, который тем не менее не сбежал, как многие сверстники, в дружественную страну, а отправил письмо прямо в Минобороны, где изъявил желание поступить на службу родине-матушке, но выкатил при этом кучу условий, о которых до сих пор отказывается говорить.
— А ничего, — я пожал плечами. — Я потом ребятам из ФСБ целый трактат накатал. О встрече, о разговорах, ну, и вообще. Только, подозреваю, у них таких сочинений и без меня хватает.
— А статью о нем ты написал? — это Ксюха, в миру бизнес-тренер и один из самых жестких управленцев нашего времени, «в личке» — «пушистик», каких поискать (ну, да кто ее видел «в личке»…).
— Не стал я о нем ничего писать, — разговор о «Кощее» всегда портил мне настроение. — Прав был Филин, гнилой это человек, неправильный, — я поднял стакан и оглядел своих самых близких друзей. — За героев! За Виктора! Пусть земля ему будет пухом!
Фигура в странных защитных доспехах углубилась в подлесок. Деревня, в которой догорали пять танков и полегло не меньше четырёх десятков боевиков, осталась далеко позади. Воин на мгновенье замер, прислушиваясь, а затем резко сменил направление — впереди кто-то был, а ввязываться в новую драку не очень хотелось. Сегодня он уже изрядно потешил свое самолюбие, и с долей сожаления подумал, что «людишкам повезло, хотя они и не подозревают об этом».
Даже для него жертв оказалось достаточно. Человеческие тела, замершие в самых разнообразных позах, никогда не вызывали у него особых эмоций, и потому он сразу выкидывал их из головы. Но вот лицо последнего выжившего то и дело возникало перед глазами. Хотя нет, даже не лицо, — голос. Человек попрекал его тем, что он оказался недостаточно расторопным. Даже не так, — его прямо обвинили в смерти какого-то там Виктора! От досады и раздражения он даже несколько раз споткнулся. У него и в мыслях не было кого-то спасать.
Воин гневно тряхнул головой и прибавил шаг. При этом ему без всяких видимых усилий удавалось удерживать в руке огромную винтовку, в которой даже самые знающие специалисты не смогли бы опознать ничего похожего на образцы современного снайперского искусства. Даже любители штучного товара и те спасовали бы — ну, не встречал никто ничего подобного.
Перед одной из воронок в земле воин притормозил, хотя обойти препятствие не составляло труда. Он несколько секунд постоял перед преградой, перехватил оружие покрепче и, оглянувшись по сторонам, спрыгнул вниз. Окружающий мир померк. Пропал солнечный свет. Глубина каверны оказалась обманчивой. Как будто вместо метровой ямы воин провалился в глубокое подземелье. Спустя какое-то время падение замедлилось, и его ноги уперлись в нечто твердое.
Рослую фигуру окружили сумрак, камень и свисавшие с потолка сухие корни. Где-то в далеке захлопали крылья. Впрочем, если бы здесь присутствовал наблюдатель, то уже через пару секунд ему стало бы ясно, что обладатель диковинного ружья и не думал паниковать. Для воина дорога оказалась настолько привычна, что он, не задумываясь, отмахивался от сыпавшегося из кладки на потолке песка и уверенно шел вперед. Ощущение заброшенности постепенно исчезало. Старый, потерявший яркость кирпич покрывался обшарпанной штукатуркой. Мох, селившийся на большей части стен, постепенно уползал в тень, отбрасываемую редкими факелами, которые торчали из проржавевших канделябров.
Вместе с окружением менялся и вид самого воина. Глухой шлем на глазах расползался. Зеркальный визор, ещё минуту назад скрывавший глаза, сначала подернулся черной дымкой, а затем растворился вовсе. На свет показался узкий рот с плотно сжатыми тонкими губами нездорового серого оттенка. После — на положенном месте вырос нос и возникли глаза серо-голубого цвета, в глубине которых, даже если не всматриваться, можно было разглядеть мрачный огонь.
Доспехи тоже преображались. Поблекла и растворилась защитная расцветка. Невесть куда подевались подсумки и разгрузка, вмещавшие все необходимые военному вещи. Да и сама броня больше не походила на современный индивидуальный защитный комплекс, заиграв голубовато-стальным отливом. Плечи округлились стальными получашами с угрожающего вида шипом, торчавшим вверх. Нагрудник раздался в стороны, а на месте живота зашелестела кованая чешуя.
С каждым шагом воин увеличивался в размерах, его фигура добавляла несколько десятков сантиметров росту. Когда он вышел в ярко освещенный огнями зал, в нем оказалось никак не меньше двух с половиной метров. Задержавшись на пороге он окинул помещение недовольным взглядом и рявкнул:
— Опять, старая, бока натираешь! Обед где?!
От рыка воина, который уже ничем не походил не только на обычного солдата, но даже и на представителя какого-нибудь сверхсекретного спецподразделения, испуганно задрожало пламя в очаге и зазвенели стекла.
Зал, где оказался воин, не то, чтобы поражал своими размерами, но явно намекал, что дело происходит как минимум во дворце: позолота, вычурный орнамент на потолке и стенах, старинная антикварная мебель, картины со сценами из древнерусских былин. У дальней от входа стены — огромный очаг с двумя креслами, из-за которых потрескивали в огне дрова. Посередине зала огромный пустой стол, застеленный белой скатертью.
От камина донеслось старческое кхеканье и послышался сухой, надтреснутый голос:
— А тебе самому уже и постучать по столу не в мочь? В конец же обленился, ирод. Все бы тебе бедную старуху гонять.
Раздался скрип отодвигаемого тяжелого кресла, и на свет выбралась бабка настолько преклонного возраста, что было странно, как она вообще ходит. Однако скрюченная в три погибели женщина тут же доказала, что возраст возрасту рознь — она живо просеменила к столу, из-под дырявой накидки показалась высохшая рука, и тонкие пергаментного цвета пальцы костяшками трижды стукнули по деревянной поверхности.
— Эй, любезная, собери нам что-нибудь, да побыстрее, а то, вишь, приходють тут всякие да командують, как у себя!
По видавшей виды ткани пошли радужные волны и, как по волшебству, на столе стали появляться тарелки, блюда, плошки, садки и прочие емкости, в некоторых из них содержимое исходило едва заметным парком. Зал мгновенно наполнился множеством ароматов.
Взгляд воина при виде такого разнообразия заметно потеплел, и он небрежно прислонив оружие к столу, уселся на стул во главе стола.
— Ну, вот, Яга! — он хлопнул в ладоши и довольно потер ими друг об друга. — Так бы сразу. Садись-ка ты со мной, а то вон какая костлявая!
Воин раскатисто захохотал,
