Что ж вы у нас воруете?
Збышек наклонил голову набок и задумался. Сложил одно к другому, примерил; вспомнил рассказы горняков.
— Выходит, вас называют Владыками недр.
— Может, и называют, — не без гордости отвечала девчушка.
Збышеку Владыка всегда представлялся каменным гигантом с гору ростом, но сейчас, наверное, было не лучшее время, чтобы о том говорить.
— Тогда прошу у народа твоего прощения. — Збышек поклонился. — Мне ваши богатства ни к чему, я только для себя и друга своего постой отрабатываю. Если могу отплатить чем за потревоженный дом ваш…
Девчушка заметно растерялась поначалу и только хлопала своими красными глазищами. Потом переложила она кусочек сыра из руки в руку, потом почесала под шлемом, наконец сказала:
— Шкварки.
— А?
— И пива. Смерть как люблю ваши шкварки и пиво. Только не то разбавленное, что ваш народ нам в бочке ставит, а что вы сами пьёте. Густое, как углём напитанное; чёрное, как тьмой вскормленное.
И глаза ее загорелись пуще прежнего, стали краснее крови, алее заката. Теперь уже растерялся Збышек и вообразил толпу таких человечков, уплетающих шкварки и надувающихся пивом до беспамятства. Все же обещал он принести и того, и другого.
— Как тебя позвать только?
— Скажи: «Гница‑Гница, приходи ко мне, сестрица». Я тебя везде, — она улыбнулась, щелкнула пальцами и, обернувшись мышкой, юркнула во тьму, — везде найду!
Збышека пробрала дрожь. Он осенил себя святым колесом и продолжить чистить пробой, пока не ударил колокол.
Как оказалось, у горняков и в самом деле было особое пиво — его оставляли для лучших проходчиков да для Горемыки. Горбун как‑то с неудовольствием выслушал просьбу Збышека, но отлить себе «тёмного золота» немного разрешил:
— Работаешь ты славно, может, будет из тебя толк. Может, и не будет.
Збышек поблагодарил главу горняков, наполнил кружку да набрал в промасленную тряпицу самых поджаристых шкварок. На следующий день, оставшись без лишних глаз, открыл Збышек торбу и позвал, как научила его Гница.
Она появилась тут же — мышкой выскочила из теней у стены, точно всю ночь там сторожила. Пискнула, прыгнула, лапкой щелкнула и снова обернулась девчушкой.
— Ловко ты это делаешь, — подивился Збышек.
— Если бы вы своими обушками всю жизнь не махали, и не такое был умели.
Усмехнулся он, наполнил ей напёрсток пивом, развернул тряпицу с салом.
— Ну, рассказывай, — сказала Гница, засучивая рукава и берясь за шкварку, что была раза в два больше головы девчушки.
— Что рассказывать?
— Как тебя Древние коснулись.
Збышек отпил пива, пополоскал терпкою жидкостью рот и задумался.
— Сам не помню. Вроде, было что‑то. Вроде, и не было. Лучше ты расскажи, как вы нашему роду грабить вас разрешили.
— Ну, вы — нас. Мы — вас. Все по‑честному.
Гница слово за слово объяснила, что в далекие лета заключил ее народ договор с людьми. Те получили от Владыки недр три дара да разрешение на сто зим — добывать в горах этих руду.
— А ваши правители отдавали нам своих дочерей. С тех пор мы на вас и похожи. Или вы на нас.
Гница отпила из напёрстка, хихикнула и лукаво на Збышека посмотрела. Вдруг щеки ее вспыхнули. Она обошла его кругом, ещё раз хихикнула и, присев у напёрстка, стала плести косу.
— Как же грабить мы вас стали?
— Не знаю. Давно то было. Наверное, дочери кончились. Или правители ваши кончились. — Она снова на него посмотрела. — Не похож ты на свой род. По‑нашему — говоришь. Видеть нас — видишь. Око наше носишь.
— Око? — удивился Збышек, но догадался, что Гница говорила о зерцале Лугвена. Он вытащил его из котомки, оглядел и протянул.
— Раз ваше, то возьми.
Девчушка покачала головой.
— Око принадлежит тому, кого само выбрало. Все равно к тебе вернётся.
— Зачем же оно мне?
— Смотря что увидеть ты хочешь. — Гница хитро улыбнулась, завязала тряпицу с оставшимися шкварками и, кряхтя, поволокла к стене. — Только скажу, мастера наши не ради красоты на них печати ковали.
Збышек посмотрел на зерцало и снова приметил лунный месяц, выгравированный на обратной стороне. Хотел он спросить о нем у Гницы, но той уже и след простыл. Только на донышке напёрстка влажно блестело недопитое пиво.
Тем же вечером пошел Збышек в келью Ольгерда — постучался условным знаком, проухал совой и пролаял собакой.
— Да заходи же, черт тебя дери! — раздалось изнутри.
Збышек не заставил себя ждать и наскоро пересказал встречу с Гницей. Рыцарь слушал не перебивая да пытался пахать палкой, которую ему давеча принес Збышек. Палка отчасти напоминала меч, но у Ольгерда ничего толкового с ней не выходило — длинные, как узловатые ветки, пальцы не могли толком обхватить оружие, и оно падало на пол, летело в стену, в потолок — словом, куда угодно, кроме воображаемой рыцарем цели.
Наконец Ольгерд остановился, обратил свое безличье в сторону Збышека и спросил ни селу ни к городу:
— А что дева? Ладная?
— Тьфу ты. — Збышек вытащил из‑за пазухи зерцало Лугвена. — Я тебе, пан рыцарь, про что толкую?
— Выпил ты с ней изрядно.
— Она ростом как куколка для дитяти. Ты про зерцало‑то услышал?
— А лицом она красива? — гнул свое рыцарь.
— Ну заладил!
Збышек махнул рукой и направился в холл твердыни, где стал ждать, пока луна выглянет из облаков да покажется в одном из узких оконцев. Через некоторое время к нему присоединился и Ольгерд, накинувший рясу и натянувший едва не плеч капюшон.
Время тянулось медленно, тягуче, и Збышек неохотно обронил:
— Лицом — точно баронесса.
— Славно.
— Что ж тут славного?
Рыцарь как‑то неопределенно замычал, и тут лунное сияние озарило твердыню: очертило колонны, ствол могучего дерева, галереи в боковые пристройки. Збышек вынул зерцало и осторожно погрузил в серебристо‑голубой свет. Отяжелела бронзовая ручка, будто полилось в нее что‑то из невидимого кувшина, но больше ничего не произошло. Ольгерд заерзал, заскрипел своими руками‑ветками, и
