Книга Свидетельница - София Брюгге

— Да я и не знала! А если использую перцовый баллончик — тоже?

— По закону — да. Хотя… перцовый баллончик… ну, честно… никому до него нет дела.

Какая познавательная ночь получается.

— И что мне грозит? — интересуюсь я.

Левый полицейский — он сидит на месте пассажира — роется в телефоне.

— Ваша соседка должна завтра взять больничный и обратиться на осмотр. А врач вышлет результаты в участок. На основании этого будут решать, заводить ли дело. Дело может затянуться где-то до полугода. Штраф будет… — он покопался в записях, — …от пяти до тридцати тысяч, в зависимости от осмотра и заключения врача.

Ох.

— Но это если она пойдет к врачу, — добавляет другой.

— Поверьте, эта пойдет, — уверяю их я.

— Необязательно. Это она сейчас хочет крови. А утром встанет, на свежую голову, и еще раз десять передумает.

Я в сомненьях качаю головой.

Мы лихачим по пустым улицам Питера, разгоняясь до небывалых скоростей. Дорога идет в объезд. Мост — через железнодорожные рельсы — вот уже лет семь построить не могут.

Вторая машина на одном из перекрестков уходит в сторону, ребята машут ей в окно.

Наконец, подъезжаем к участку.

— А почему было две машины? — спрашиваю, — Все на меня одну?

— Друзья просто подъехали. Думаете, мы вдвоем с вами не справимся?

— Ээ… нет, справитесь, конечно, — кошусь в их сторону я, — Просто мы как вышли, а тут две машины, — я и подумала, это что же про меня такое рассказали, что столько полиции приехало?

— Да нет, ничего такого, просто нападение и пытки электрошокером.

— Ну да. Всего лишь.

Интерьер участка не обновлялся с советских времен. Панели и двери очень старые, из ужасной деревянной обшивки. Одно зазеркаленное окно. Из всей мебели — облезлый стол, вроде учительского, а рядом — три таких же облезлых школьных стульчика, на которые мне указывают рукой.

— Ждите здесь.

Я отдаю паспорт и осматриваюсь. Спать хочется до отупения, но свет и здесь беспощаден. Достаю телефон, играю подряд три партии в судоку. Ничего не происходит. Я слышу переговоры за стеклом, веселую болтовню. Периодически долетает жужжание моего электрошокера, его все включают и выключают. Женский голос на телефоне не умолкает:

— Вы позвонили в отделение полиции. Дежурный оператор…

— Что у вас произошло?

— По какому адресу?

Уже ребята, что привезли меня, правый и левый, выходят, прощаются и отправляются работать дальше.

Ничего не происходит. Стрелка часов над стеклом давно переползла за четыре.

А у меня с утра автобус.

Я думаю, что надо попытаться уснуть хоть так. Сворачиваюсь калачиком поперек трех жестких стульев, веки прикрываю обложкой от паспорта. В отделении еще и холодно, как осенью на ветреной улице, и я успеваю мысленно отчитать того правого за непредоставление такой важной информации. Не отказалась бы от теплых носочков, и от кардигана своего тоже не отказалась. А еще лучше — от одеяла…

Дверь отворяется, и я кожей чувствую, как на меня кто-то смотрит. Подскакиваю, озираюсь под яркой лампой. У стекла застыли два новых человека и глядят как на зверюшку в зоопарке.

— Чего не поделили-то? — наконец спрашивает тот, что повыше, и, похоже, главнее.

Я вздыхаю.

— Это такая долгая история, вы какую часть из нее уже слышали?

Он смотрит на меня.

— Пьяная?

Хороша я, наверное.

— Нет.

— Значит так: дела заводить не будем. Еще раз в ту квартиру сунетесь — в камеру на сорок восемь часов, кормить клопов. Понятно?

Я радостно подскакиваю.

— Да, очень понятно!

Мне подсовывают бумаги.

— Пишите, как все было.

— А электрошокер? — пробую пискнуть я.

Он только молча на меня смотрит, и я утыкаюсь в документы.

***

Посреди семинара зазвонили с незнакомого номера. Я сбросила. Минутой позднее пришла смска: «Здравствуйте! Это участковый 25 отдела полиции Егор Владимирович меня зовут. Свяжитесь со мной пожалуйста как освободитесь». Я выскользнула из аудитории. Набрала номер.

— Добрый день.

Он назвал меня по имени-отчеству.

— Не смогли вас найти. Ваша соседка составила на вас заявление.

Я нервно мерила ногами пространство коридора.

— Еще одно? Я же уже давала показания!

Егор Владимирович удивился:

— Давали?

— Да. Меня ночью забирали, в отделение увезли.

— Как звали дежурных?

Правый и левый.

— Не помню.

— А кто у вас показания принимал — тоже не помните?

— …нет.

— Так, — послышался шелест бумаги, — Похоже, мы потеряли эти документы.

— Потеряли?

— Вы сейчас в Новгороде?

— Как вы хорошо осведомлены…

— Да, вот так умеем. Будете числа до тридцатого?

— Двадцать восьмого.

— Давайте так. Вернетесь двадцать восьмого, а с утра двадцать девятого позвоните, и все уладим. Хорошей вам командировки.

Но не успела я вернуться к делам, как на телефоне высветилось «Мама». Я сбросила. Телефон ожил снова.

Чтоб вы понимали: мы с мамой не общаемся. Началось все на совместной сессии психолога, когда я сказала, что хочу общаться только в присутствии третьего лица: психолога или хотя бы ее лучшей подруги. Тогда мама в гневе вскочила, выкрикнула, что я ее больше не увижу, и не услышу, и буду ли я об этом горевать — навряд ли, прекрасно я без нее обойдусь. После этого я ее и видела, и слышала, и каждый разговор сводился к моей неблагодарности. В последние месяца мама повадилась звонить и в первую секунду сбрасывать, чтобы у меня отображался пропущенный. Чтобы ни в коем случае она не звонила мне первой, она слишком горда для этого. Когда я сообщила, что вижу, что телефон звонит секунду, мама стала заверять, что набрала мой номер случайно, говорить ей со мной не о чем, и вообще у нее все прекрасно.

А сейчас телефон звонил. И звонил повторно. Думая, что, возможно, ей сообщили о серьезном заболевании, может даже смертельном, я взяла трубку.

— Объясни, что происходит, — с трагическим придыханием начала мама без приветствия.

— Что происходит? Эм, ничего не происходит.

— Не ври мне! Как будто я не знаю! Что произошло?

— Мам, ты о чем?

— Почему мне звонят из полиции и говорят, что ты нападаешь на людей с электрошокером?

Меня тоже чертовски интересовало, а с чего это они решили позвонить моей маме. Я совершеннолетняя, школу давно окончила, несу ответственность за себя и свои поступки. Ради всего святого, зачем сюда совать и ее? Из тюремного заключения, клопов и денежных штрафов — это самое несмешное, что можно было придумать.

— Я… это долгая история.

Которую все равно пришлось опять пересказывать.

***

Из командировки я возвращалась на цыпочках. В разговоре с бабушкой упомянула, что уезжаю, и она видела мой чемодан.