мальчишки, видя, что я иду из магазина, обвешанная тяжелыми пакетами с едой, обстреляли водой из пистолета. То нерусский, выпрыгнувший из-за угла под мой самокат, подошел и ударил в плечо ладонью.
Каждый такой раз ты говоришь себе: «Терпи. Отпускай. Это просто дети. Это просто мусульманин». Представляешь, как используешь шокер. Понимаешь, что это будет катастрофа, а ситуация того не стоит. Вдыхаешь. Выдыхаешь. Идешь домой. Не та ситуация.
А шокер даже необязательно использовать. Даешь в воздух разряд — и он такой громкий и страшный, что этого уже достаточно. Пригрозить со зловещим видом: «Ты думаешь, что я маленькая и хрупкая девушка, которую можно обидеть, но ты заблуждаешься». Вот, что такое шокер. В инструкции написано, что одна секунда разряда — припугивает и отбивает желание соваться, от секунды до трех — дикая боль, от трех до десяти — состояние шока. Выход из шока — сорок пять минут. Летальный исход исключен.
И вот весь свой понедельник, оповестив полицию, я сидела, сжавшись в ком на диване, и ждала, когда же до меня доберется разъяренная соседка. Я представляла звонок в дверь, ее на пороге, ее поток гнева, злости, ненависти. Открывать ей буду с электрошокером. Покажу, пущу разряд в воздух. Чтобы не совалась. Я не ее маленькая дочка, которую она унижает. Никто не заслуживает подобного отношения.
Спустя час раздался телефонный звонок. Участковый отдела полиции.
— Вы жаловались на шум?
— Нет, не шум. Хотя и шум тоже, но там другое. Мать жестоко обращается с ребенком. Бьет…
— Да-да, — нетерпеливо перебил участковый, — Мы с ней поговорили, провели беседу. Всего хорошего, до свидания.
Он повесил трубку, а я осталась в недоумении — действительно поговорили? Прямо сюда приезжали? А я ничего не слышала… Может спросить у охранника в доме? В нашем доме есть охрана. По квартирам не патрулируют, больше проверяют курьеров, заходящих на территорию.
Решила охрану не беспокоить. Пусть все останется на совести полиции.
Дыра во внутренностях все не исчезала. Я будто физически чувствовала, как в мой живот проник кулак и вырвал кусок, и я теперь как ломоть сыра с надкушенной из середины мякотью. Я включила фильм — отвлечь голову, на что угодно другое отвлечь.
А у соседей в это время загрохотала музыка. Rammstein.
Я сразу поняла, что ее включила девочка. А значит, мама куда-то ушла. Оно сотрясало стены. Вопило. Выло. Извергалось. Корежило. Если бы оно могло убить — оно бы убивало. Я закрыла все окна, закрыла балкон, ушла в дальнюю комнату и закрыла все двери. Так было тише, но все еще слышно. Это был зверь, израненный воющий зверь, крик о помощи в пустоте большого города.
Ко мне никто не пришел.
Rammstein замолк только к вечеру.
Я кое-как делала свои дела по дому, предчувствуя, что это не конец.
В час ночи из-за стены послышался голос. Говорила соседка, звуча обиженно и немного растерянно:
— Я — твоя мать. А ты говоришь, что ненавидишь меня. Как ты можешь ненавидеть меня? За что?
«Вот уж действительно, — мысленно ответила я, — За что, интересно».
На этом разговор закончился. Беседа была односторонней.
Утром я проснулась с тупой болью в голове. Механически совершала покупки, собирала вещи в командировку. Прислушивалась. Тишина. Я уж понадеялась, что оно на том завершится.
В одиннадцать часов, когда чемоданы были почти собраны, я валилась с ног от усталости и собиралась спать, об стену над моей кроватью начали бить чем-то тяжелым.
Я подождала немного. Нет, это не полки вбивали. И это был не стук кровати о поверхность, звук шел выше. Мерный, долгий, ко мне в стену. Намеренный. Одиннадцать ночи.
Я поискала глазами, чем бы ударить в ответ, чтобы не отбить себе руку. Схватила пластиковую емкость для утюга и гулко стукнула донышком. Звук получился, что надо, только на бежевых обоях осталась темная полоса. Я принесла влажные салфетки с кухни, попыталась оттереть — бесполезно. А мне об стену все долбили. Бум. Бум. Бум.
— Вы издеваетесь что ли? — проорала в окно я, — Ночь уже!
Вся взвинченная, я схватила электрошокер и выскочила в коридор. Весь предыдущий день я представляла наше столкновение, и с выбором оружия ни секунды не колебалась. Нажала звонок.
— Почему вы долбите в стену? Одиннадцать часов!
Соседка была вся невинность. На дверь облокотилась. Она как будто слегка покачивалась.
— А мы муху убиваем, — слова выливались врастяжку-вразвалочку, наивно хлопающие глаза. Она даже не пыталась прикрыть наигранность, — Ну, знаете, такая муха, села на стену…
— Надеюсь, ваша муха уже улетела, — во мне бурлил гнев, она этим пользовалась. Вернулась в квартиру, хлопнула дверью. Может, она тем и удовлетворится? Пустила кровь, сыграла в невинность, и успокоилась?
Но в стену начали бить снова.
Бум.
Бум.
Бум.
Бум.
С меня хватит.
Несколько шагов — и я снова у ее двери.
— А вашей мухе электрошокер не нужен? — выплюнула я, вытаскивая из кармана оружие, — А то у меня как раз есть один.
Соседка деланно обрадовалась.
— Да, как раз пригодится. Давайте, — и она потянула к нему руки.
Я отключила предохранитель…
— Что здесь происходит? — раздался голос из-за моей спины. Оборачиваюсь: в дверь пытается зайти грузная женщина лет пятидесяти-шестидесяти с йоркширским терьером.
— Проходи давай, — махнула ей соседка, — Быстро.
Не задавая больше вопросов, женщина попыталась втиснуться в проем между нами двумя, да еще со своими телесами, и с собачкой. Меня осенило.
— Я хочу поговорить с вами, — крикнула я ей в спину.
Дама начала разворачиваться.
— Со мной?
— Не слушай ее, — буркнула соседка, — Проходи уже.
— С вами, — продолжала настаивать я, — Ваша дочь жестоко обращается с вашей внучкой.
— Проходи! — взревела соседка.
— Она орет на нее, с матом, и бьет. Я вчера вызывала полицию.
Бабушка застыла в полуразвороте, не зная, двигаться ей вперед или назад.
— Ой, а что это у нас ручки трясутся? И голосок дрожит? — скривилась соседка.
— Вы — пьяная? — в свою очередь спросила я. Начала понимать: что-то она приняла.
— Я не пьяная! — завопила мамаша. Бабушка стояла как истукан.
— Я хочу поговорить с вами! — сделала еще попытку я.
Тут соседка отделилась от двери и двинулась на меня. Далеко идти не пришлось: пара шагов, и вот она уже ко мне впритык, прямо лицом к лицу, вплотную, и продолжает наступать.
— Что, своих не завела? — странно крутя головой, прошипела она мне в глаза, — Не сумела?
— Вы меня еще поцелуйте, — буркнула я, потому что ближе стоять уже было некуда. Выпад по части детей прошелся мимо: не то, чтобы я когда-либо к ним стремилась.
Но
