нутро. Вот и сговорился.
Яков. Не сомневаюсь. Ты и в молодости мог уболтать кого угодно, тебя даже за спекуляцию не могли прихватить. Не за что ухватиться, колобок в масле был.
Яшар (гордо). Да, на это нужен талант. Это тебе не в зубах ковыряться.
Яков. Злой ты, Яшка. Страшный человек.
Яшар. Надеюсь.
(Расходятся в разные концы комнаты. Пауза. Яшар, не оборачиваясь.)
Яшар. Выпьем?
Яков. Наливай.
(Оба возвращаются к столу. Яшар наливает по полной стопке.)
Яшар. До дна.
Яков. Выдержим?
Яшар. Дружба поддержит (отпивают, закусывают, садятся.) Ну, ты хоть ее поцеловал?
Яков (вздыхает). Не помню, кажется, нет.
Яшар. Эх, ты, и здесь облажался. Ладно, не переживай. Я ее как-то видел несколько лет спустя, когда она отсюда уже уехала, вышла замуж. Квашня. Легче перепрыгнуть, чем обойти. Давай дальше. А здесь мы уже студенты и помнишь, были относительно порядочны к женщинам.
Яков. Да, отношения мужчин и женщин очень хрупкая вещь. Они возникают так неожиданно, как неожиданно и исчезают. И мы провоцировали эти неожиданности. Галантными старались казаться. Открывали двери, пропуская их вперед, чтобы посмотреть каковы они сзади.
(Яшар встает и идет, покачивая бедрами, а Яков изображает, что открывает дверь. Смеются. Прохаживаются по комнате, реагируют на слова друг друга, оборачиваясь).
Яшар. Теперь все наоборот, они нам открывают двери.
Яков. Но думаю, не смотрят, каковы мы сзади.
Яшар. Надеюсь, что нет.
Яков. Всегда прощались, уходя, оставляя в неведении дальнейшего.
Яшар. И не говорили, что позвоним снова.
Яков. Никогда?
Яшар. Если не касалось дел.
Яков. Словно одноразовые мужчины.
Яшар. Нет, это женщины нам встречались одноразовые.
Яков. Ты циник.
Яшар. Все мы циники по мере необходимости.
Яков. Искали такую женщину, чтобы знать, что, когда она обращается, не обязательно отвечать или вообще можно не прислушиваться к тому, что она говорит и не будет потом скандалить, так как молчание поймет правильно.
Яшар. Да, тогда мы еще верили в сказки, которые так ими и остались.
Яков. В какой-то мере.
Яшар. Мера одна «да» или «нет».
Яков. Веселые были времена. Денег вечно не хватало, занимали, но не унывали.
Яшар. А помнишь, в соседнем подъезде, жил Федька. Ну, такой упитанный, всегда при деньгах, за счет состоятельных родителей, но жмот был.
Яков. Вспомнил. Ты какое-то мудреное слово узнал.
Яшар. Сольвентен. Я тогда спросил: «Федя, ты сегодня солвентен?» А он чтобы не лопухнуться от не знания, так важно – «Да». – А я ему «дай взаймы три рубля». Дал. Я это помню и рассказал внуку, ну, чтобы знал, что солвентеси с английского – платежеспособность. Внук полез в интернет, а там этого слова нет. Все что угодно, но простого перевода нет. Все что-то с химией.
Яков. Сейчас много химичат в разных отраслях. Нам такое и не снилось.
Яшар. Если бы даже приснилось, то мы за один сон срок бы получили. Кстати, никогда не спрашивал. Почему ты решил стать стоматологом?
Яков. Банально. Хотел, чтобы женщины смотрели на меня, широко открыв рот с надеждой в глазах, ну и деньги ясное дело.
Яшар. Красота требует жертв.
Яков. Красоте жертвы не нужны, жертвы нужны, чтобы создать красоту.
Яшар. И ты хотел заставить их удивится.
Яков. Все дело в выражении лиц, так что удивление было почти всегда. Ты же не видишь себя, как ты выглядишь с открытым ртом у стоматолога.
Яшар. Надежда в глазах женщины, дорогого стоит.
Яков. Вот, вот. Что у тебя, что у меня все было дорого.
Яшар. В наших профессиях было общее.
Яков. И что же?
Яшар. Мы оба доставляли радость. Ты исправлял зубы, я прививал вкусы к еде.
Яков (с сарказмом). И как это изнуряло.
Яшар. Конечно. Не хотелось тратить время на работу, было много других интересных вещей, да и деньги были нужны, иначе могли посадить за тунеядство.
Яков. Мы были тогда словно охотники за своими жертвами – источниками дохода.
Яшар. Не обольщайся. Все мы в этом мире, то охотники, то жертва. Все зависит от того, по какую сторону прицела ты стоишь.
Яков. Да, безбашенные были времена. Тогда казалось, что весь мир у ног, ничего почти не боялись, все было по фигу, ну почти. Что-то в горле пересохло. Наливай, а то уйду.
Яшар. Напугал. 20 лет не виделись, бродил где-то, и ничего пережили (наливает, чокаются, пригубливают). А за что пили?
Яков. За время, которое нас еще терпит.
Яшар (закрывает альбом). Знаешь, мне иногда кажется, что я живу не прошлым, не будущим, нет. Оно для меня призрачно. Настоящим я дышу. А прошлое, пожалуй, то, что я могу себе представить, и оно не исчезнет, оно было реально и оно сладостно. Вот мы не виделись много лет, и каждого есть свое прошлое, друг без друга, которые не пересекались. Как ты там жил?
Яков. По-разному. Сначала сложно было. Там я оставался русским, хоть и евреем (вздохнув.) Не спокойно там. И, самое страшное – начинаешь привыкать к налетам, терактам, сиренам, военным патрулям в мирное время. Мы привыкли к смерти. Ты вот подумай. Ни одно поколение не миновало войны. Даже мы, рожденные в послевоенное время. Я там, а ты здесь видишь горячие точки. И там и здесь гибнут люди от пуль, взрывов. Дико. Нет периода мирной жизни. Вот о чем надо думать (встает и снова проходит по комнате.) У нас в соседях жил мальчишка. Вырос, служил в армии. Патрулировал улицы, охраняя покой мирных жителей. И какой-то подонок убил его. Убил потому, что он другой веры. Религиозная война. Воюют друг с другом из-за веры. Почему вера мешает?
Яшар. Это, смотря где. Здесь, многонациональная страна, за несколько веков совместной жизни кровь так перемешалась. Научились жить в мире, хотя бы пытаемся. А там отголоски прошлого. В какой-то мере это отголоски прошлого. Христиане в прошлом насаждали веру мечом, не учитывая традиции местного населения, а надо было одновременно что-то развивать. А сейчас все возвращается бумерангом. Кто приходит часто жили в нищете, хотят получить то, что недополучили их предки, но веру свою не предают, не меняют, а христианство стало сдавать свои позиции, слабеет, меняя ценности веры, на ценности вседозволенности.
Яков. И это говорит мусульманин?
Яшар. Это говорит совесть. Хотя так думают далеко не все.
Яков. Я перестаю видеть смысл в этом жестоком мире. Разве жестокость можно объяснить?
Яшар. В тебе говорит обида.
(Яшар встает, прохаживается, и садится в кресло, наблюдая за
