хитрых крестьянах и, как правило, туповатых аристократах. И ещё страшные сказки о привидениях и душах умерших, идущих по Мрачной Долине были интересны ей! Но легенды… Летописи… Нет! Всё это не интересовало Эйрин, поэтому учителя своего она и слушала вполуха.
Беуллы. Твари из параллельного мира, стремящиеся захватить Экрисс. Когда то оооочень давно им это почти удалось…
"…и жили они среди нас, брали наших женщин и появлялись на свет сторхи, полукровки. И были они ясны, как дневной свет, прекрасны, как Ламейн… Поцелуями убивали… "
Ну и что это значит? " Поцелуями убивали, объятиями жгли… " Как так?!
Очень просто. Шеннар то и проделывает со своими наложницами. Еженощно. А может, и ежеденно. Ей даже стало понятно, отчего Лиона рассказала ей всё так легко и просто…
Во — первых, в Интикии, видимо, это ни для кого не секрет. Поэтому и люди здесь в таком положении… И вся эта ересь со взглядом в глаза Нагам… Просто, чтоб не высосать раньше времени. Контролировать голод. Экономить пищу. Ведь так можно и сразу всё сожрать! Во — вторых. Что ей терять, этой девчонке? В Интикии у неё всё равно ничего нет… Так или иначе, рано или поздно будет сожрана. Не Шеннаром, так кем — нибудь ещё. Может быть, даже своей новой хозяйкой, Эйрин Лоннлейнской.
"…но в День Тёмный, когда ветер начнёт дуть с Юга, явится Последний. Этот Последний и положит конец. И придёт Тёмный Покой… "
Дальше повествование обрывалось. Страницы летописи были убраны.
Кем? Зачем?
И кто этот Последний? И какой ветер с Юга?
…Эйрин застонала и спрятала лицо в ладонях. Ей ничего не было понятно.
Совсем.
Глава 4
Эйрин разъедало любопытство. Как Ламейн своими лучами сжигал траву, превращая зеленые, сочные стебли в безжизненный сухостой, так и ее желание докопаться до истины жгло ей душу. Узнать всю правду, всю подноготную беулльской и нагатской Сутей. А еще понять, чего ожидать от нее самой. И все таки узнать для чего она понадобилась Шеннару. Ведь он даже не скрывал, что знал о ее рождении. Знал с самого начала и бросил ее, не смог различить и учуять истину.
Голову разрывали вопросы, словно это был рой диких пчел. Они гудели, сбивая с нужной мысли. Ей казалось, что разгадка уже близка. Стоит только протянуть руку и коснуться неосязаемых граней истины.
Королева захлопнула окно, задернула тяжелые и плотные шторы, чтобы раскаленный сухой воздух не смог проникнуть в помещение и прячась от обжигающих лучей Ламейна. Задумалась, не обращая внимания на малыша. Выпала из реальности…
Сейчас она мало походила на Королеву. Лишь на беременную, располневшую женщину. Днем было слишком тяжело переносить все тяготы её положения с приступами внезапной тошноты и слабости.
Но ночью…
Ночью все было по другому. Она становилась или старалась казаться гордой и несломленной. Именно в такие минуты она и тосковала по прежней жизни…
Ночью наступала прохлада. Простыни приятно остужали разгоряченную за день кожу, даря покой. Ночью приходил он…
…Горячие руки Эсмонда крепко обвили ее тело. Эйрин встрепенулась, расслабляясь в его надежных руках.
— Почему так долго? Эсмонд, почему же ты не идешь…
Королеве было приятно находится с ним рядом, тонуть в его изумрудных глазах.
— Эсмонд! Я тосковала…
— И я, родная! Очень сильно…
Его горячие губы накрыли ее рот, языки сплелись в клубок страсти. Оба вспыхнули от наслаждения и вбирая стоны друг друга в себя.
Его руки обследовали ее тело, натыкаясь на животик.
— Детеныш мой!
Он коснулся губами пупка, чувствуя связь ребенка и матери. Поцеловал. Нежно, исследуя их обоих, стараясь запомнить этот счастливый момент. Ребенок шевельнулся.
— Дорогой! Ты чувствуешь его?
— А как же, Эйрин. Каждой клеточкой своего тела. Он прекрасен…
— Я очень соскучилась! — вновь всхлипнула она, глядя на него глазами, цвета растопленного масла.
Такого желтого, горячего и чуть сладковатого.
— О Боги! Что ты со мной творишь, родная! Что творишь…
Они раздевали друг друга медленно. Пуговицу за пуговицей, пытаясь растянуть момент соития.
Девушка провела ноготком по груди мужа, царапая темную кожу.
— Ахр… — прорычал Эсмонд, перехватил ее пальчик и отправил его себе в рот, нежно посасывая.
— Ты очень сладкая… вкусная… так и хочется тебя съесть…
— Ммм, сир! Не дразните меня.
— А чего ты хочешь, голубка?
— Тебя…
Он впился в ее губы, спускаясь все ниже и ниже и вот уже его язык играет с ее сосками, превращая их в маленькие твердые бутончики.
Ниже и ниже, добираясь до ее средоточия. Король с шумом втянул ее запах и слизнул маленькую капельку влаги, стекающую по клитору.
— Моя добыча…
Нежно раздвинув ее губки, начал ласкать ее, доводить до пика наслаждения, до потери пульса. Уводя за собой в далекие и неведомые миры, заставляя заново сверкать тысячами бриллиантов.
— Моя любовь…
Он проник языком во внутрь ее тела, разжигая ответный огонь и заставляя выгибаться и стонать с ним в унисон.
— Моя жизнь…
К своему языку добавил палец, совершая круговые движения по клитору, нажимая известную ему точку G.
Эйрин, словно раненая птица билась в умелых и таких заботливых руках. Немного отойдя от оргазма, она приподнялась над мужем:
— Теперь моя очередь удовлетворять тебя.
— Мне нравится, что ты стала смелой и раскрепощенной.
— Мне тоже…
И не дав ему опомнится, прикоснулась губами к гладкой головке, обхватив её двинулась дальше, на встречу неизведанному и изголодавшемуся до ласк мужскому достоинству. Сжала зубками, прикусила и вновь заскользила по нему языком. Дразня и посасывая член мужа, смотря ему в глаза. Оба и уже давно обратились в змей. Самец и самка. Он — темный зеленый, с чуть шершавыми чешуйками и она, его самка, его детеныш — словно белоснежный ангел спустившийся с небес, на грешный Экрисс.
Не дав ему закончить, уселась сверху, выпячивая свой живот.
— Эйрин! Разве сейчас можно? А как же малыш?
— Он сейчас уже спит… Постарайся не разбудить его.
Видя, что Король колеблется и опасается причинить им обоим вред, быстро взяла инициативу в свои руки. Не увеличивая темпа, но и не останавливаясь.
До конца…
До иголочек в конечностях, до хрипоты в голосе. До онемения всего тела.
Эсмонд встал с кровати.
— Милый, не уходи! Без тебя так плохо…
— И мне родная. Каждый день, божий день я думаю и вспоминаю о тебе. Шеннар поплатится! За все! Он будет умирать мучительно и страшно, а когда его душа покинет тело, мы не предадим его земле. Оно будет медленно гнить в канаве,
