связь, такую острую похоть, когда тот смотрел на нее. Теперь это оседало бессмысленными разорванными клочьями.
Потому что ее никто не трогал до него, потому что именно его Катя подпустила к себе.
– Я знаю, больно.
Конечно, больно. Но она не отстранялась, прижималась к нему подрагивающим от напряжения телом и пыталась расслабиться.
Шептала что-то утешающее. Боги, она его утешить пыталась… Пока Щек нежно блуждал губами по обнаженному горлу, тонким плечам, скулам. Боль отступила, мужчина понял это, когда она сама начала помогать ему бедрами, сворачивая тугим узлом в паху наслаждение.
От этого можно сойти с ума. Как никогда раньше, ни с одной из них.
Освобождая одну руку, Смоль сама потянулась к его подбородку, заставляя поднять на нее взгляд. Мягкие губы коснулись его, и Щек жадно подался вперед. Неистово, страстно, с наслаждением отмечая, что каждый новый толчок заставлял ее стонать в его рот. Поцелуй стал страстным, требовательным, а движения резче. Если бы Полоз верил, что у него есть душа, то сейчас был бы уверен – Смоль ее с корнем выдрала. Поглотила, привязывая к себе мертвецки крепким узлом.
Его девочка Катя позволяла касаться себя, таяла в этих объятиях, отдавая взамен всю себя. А он не мог ею напиться.
Последние резкие толчки, и он с тихим шипением кончил, прикусив ее нижнюю губу. Мир взорвался и потух, оставляя перед ним лишь широко распахнутые карие глаза, закусанные и зацелованные алые губы. Ее.
Хрипло дыша в ее шею, он чувствовал трепетные невесомые пальцы, перебирающие волосы на затылке, поглаживающие. И сходил с ума, как последний неразумный шнурок, скользящий через листву к своей погибели.
Еще несколько мгновений они прижимались друг к другу, замерев, ощущая мягкие судороги удовольствия. А затем мужчина аккуратно пересадил ее на полог, натягивая обратно штаны.
Раскрасневшаяся, ожившая, растрепанная. Неожиданно засмущавшись, Смоль прижала руки к горящим скулам, и он мягко засмеялся, целуя костяшки пальцев. Поднял с пола свитер, протягивая ей, чтобы скрыть ее наготу.
– Твоя одежда не в лучшем состоянии, так будет проще дойти до дома, верно? Захватим только куртку, мне нужно будет показать тебе кое-что.
Катя кивнула, и уголки ее губ приподнялись в нерешительной улыбке. Румянец смущения переполз со щек на шею и кончики ушей. Тяжелые мысли отступили, их груз еще не взобрался на тонкие плечи. И этот миг показался ему самым правильным – пригреть в своих кольцах, укрыть от жестокостей мира. Забрать с собой.
Пока девочка Катя пыталась скрыть от него смущение, приводя в порядок спутанные волосы, Щек наклонился и подхватил ее куртку, закинул на плечо. Он чуял кольцо в ее кармане, оно уже не шептало – ошалело голосило, призывая хозяина.
Суженая. Нареченная.
Под несмелый протест он подхватил ее на руки и понес к дому. Катя так и не обняла его за плечи – как маленький ребенок, принялась перебирать пальцы одной руки другой, взгляд снова помутнел, начал наполняться горем.
– Я не могу поверить, Щек, что же мне делать…
– Давай сначала зайдем в дом и до конца оденемся. Сложно что-то решать в таком виде.
Получилось. Смоль скользнула по его обнаженной груди рассеянным взглядом, тот мигом прояснился. Катя рассмеялась, кивнула, пряча пылающее лицо в ладонях. Она не сожалела, он чуял запах облегчения, смешанный с их общим вожделением. И поцеловал влажную копну волос, довольно щуря глаза.
У порога Полоз спустил ее на пол, протягивая куртку. Скользнув пальцами по его руке, Катя с благодарным кивком ее приняла и сделала первый шаг через порог сенника, замирая на месте. Щеку не нужно было смотреть поверх ее головы, чтобы понять, что насторожило девушку.
Железный засов и пазы люка были вывернуты, один выдран из пола с корнем, второй изодран в мелкую железную крошку. Засов свернут кривой дугой, деревянный люк пробит в нескольких местах, и доски щерились огромными занозами, обломками.
Ей не объяснить, какой гнев жег его изнутри, когда солнце прекратило светить в проем люка, а сверху лязгнул засов. Не рассказать о том, как он обезумел, с яростным воплем бросаясь на неподатливое дерево снова и снова. Пока низшие твари из мира Нави могли изувечить, искромсать ее тело. И все из-за вздорного, себялюбивого мальчишки, решившего с ним пободаться в такой момент. Щек был уверен – Бестужев не переживет это утро. Как только люк поддастся, он найдет его. И убьет. Быстро, некрасиво и кроваво. Чтобы злость прекратила шипеть в груди, чтобы гнев улегся обратно в тугие кольца. Хорошо, что это сделали за него. Простила бы его Катя?
Она медленно повернулась к нему, нервно облизала губы. Девочке Кате нужны были ответы, которые он не мог дать. Как преподнести ей все, чтоб она не бежала без оглядки? Смоль сама поняла. Скосила взгляд на люк, вернула к нему. И губы ее задрожали.
– Ты ведь вышел из дома вместе с Сашей? – Осторожно, в словах такая громадная доля надежды… Он молча покачал головой. Погружая в реальность стремительно, с головой. Щек пустил жидкое золото по своей крови, позволил глазам стать настоящими, змеиными.
– Я торопился к тебе.
– Ты. – В голосе недоверие, но Катя не сжалась, не попятилась. Напротив – в два широких шага разъяренной гадюкой устремилась к нему, толкнула в плечи. Сильно, для своего девчачьего тела она стала неожиданно сильной. Щек отступил. Не потому, что Смоль его заставила – чтобы дать ее гневу высвобождение. – Все это произошло из-за тебя!
Еще один толчок, и он вышел за порог, не сводя с нее сожалеющего взгляда. Катя сбито и шумно дышала, в углах глаз закипали злые слезы. Секунда. И дверь захлопнулась, покачнув воздух у самого его носа.
Хлипкая, деревянная, ему будет несложно снести ее с петель. Еще проще скользнуть в открытое рядом окно. Но Полоз не сделал ни того ни другого. Прислонился к двери лбом и совершенно унизительно для себя костяшками постучал в немой просьбе. Самолюбию, всей его змеиной натуре было нужно, чтобы Катя вышла сама, по своей воле.
– Разве я принудил тебя или ее к чему-то? Я помню лишь помощь вам, девочка Катя. Я не потребовал своего, когда Надя украла кольцо, не покарал, не забрал ее силой. То, как ты говорила обо мне, как красиво рассуждала о легенде… Лгала? Теперь в твоих глазах я монстр? Ты звала, и я шел, ты гнала, и я отступал. Разве не смог бы я уничтожить твоего друга, помешавшего нам на той поляне?
Он слышал за тонкой дверью ее зачастившее сердцебиение. Шумные вдохи и рваные выдохи, чуял тепло там, где двери касалась ее рука, где чуть ниже собственного упирался в дерево лоб. Должно быть, ее глаза были прикрыты, Катя старательно рассуждала.
– Ты мог
