уж начистоту, совершенно не смыслила в этом, хотя когда-то и пыталась постичь азы медицины. Похоже, цветочная фея очень талантлива, раз ей удалось намешать чудо-лекарство спустя пару дней обучения.
В их маленькой бамбуковой хижине было прохладно и сыро. Свежесть раннего утра смешалась с запахом лекарственных трав, разложенных у окна небольшими пучками. Приятный глазу полумрак ещё не до конца отступил в углы комнаты, продолжая бороться с лучами несмелого солнца. Грубый пол, сколоченный из тёмных досок, усеян ковром лепестков, бамбуковые стены излучают спокойствие, и вся эта комнатка вдруг кажется столь родной сердцу, словно в ней Цайхуа прожила много лет. Тонкий налёт безмятежности покрывает здесь всё. Всё, кроме лица Юцин.
Цайхуа наконец-то заметила: с лучшей подругой что-то не так. На бледных щеках ещё не высохли дорожки от слёз, в потускневших глазах отпечаталась боль. Юцин продолжала вести себя, как обычно, но привычную ей ауру наивной доверчивости и этого детского, безграничного жизнелюбия, Лу Цайхуа, как ни старалась, не могла ощутить. Что-то надломилось в душе этой девушки, сосуд её сердца был пугающе пуст.
— Говоришь, вчера тебя не было в школе? — ухватилась Лу Цайхуа за последнюю фразу Юцин.
Цветочная фея печально кивнула. Ресницы её трепетали, как одинокие листья бамбука на сильном ветру.
— Позавчера я услышала, как глава Тай планирует обход поселения, где жила моя подруга Гунъи. Разумеется, я вызвалась помочь…
В тот день Юцин была особенно счастлива. Ещё бы, спустя долгие шесть лет, пролетевшие, как один краткий миг, она встретится со своей лучшей подругой! Конечно, Гунъи была против их встречи, о чём Юцин помнила, но девушки не общались с тех пор, как она решилась пройти испытание в школе Чэнсянь. Тоска и тревога завладели ей, когда спустя долгое время Юцин не получила ни одной весточки. Девушка сомневалась, смогут ли они вести переписку в дальнейшем, а потому появившаяся возможность навестить подругу оказалась как нельзя кстати. Кто знает, может письма Гунъи просто не находили своего адресата. В любом случае, теперь Юцин во всём разберётся.
Ци в духовных каналах будто начинала искриться, когда она пыталась вспомнить Гунъи. Пусть её образ был немного размыт, как потёкшая тушь на увлажнённой бумаге, она до сих пор помнит хитрый изгиб её особой улыбки, шёлк длинных волос, собранных в тугую косу, добрый взгляд чуть прищуренных глаз. Повзрослев, Гунъи наверняка изменилась и, может статься, с первого взгляда они не узнают друг друга. Но Юцин непременно поймёт, что это она — самый близкий её человек. Она виделась с ней один раз. И этого раза было достаточно, чтобы создать крепкую, проверенную временем дружбу.
Юцин не уверена, что сумела бы сберечь в своём сердце тепло, не подружись она тогда на рынке с Гунъи. В её трудном детстве не было недостатка в косых, почти осуждающих взглядах прохожих. В маленьком селе, где она родилась, каждый знал о печальной истории семьи Юцин, однако никто не проявлял и капли сочувствия. В том, что муж бросил жену, народ обвинил почему-то последнюю. «А кому нужна второсортная женщина? Не смогла родить, так пеняй на себя». Эти слова, камнем брошенные в сад сердца маленькой девочки, остались там навсегда.
Юцин никогда не хотела найти кровных мать и отца, даже если бы это оказалось возможным. Кто они, откуда, живы ли — не имело значения. Осенью, в промозглую глубокую ночь, эти люди бросили родного ребёнка, оставив его у крыльца чужой хижины. Юцин ничего не знает о них, и желает спокойно жить дальше в неведении. Для неё единственной мамой является женщина, что её воспитала. Немного сгорбленная и годами не менявшая платье из грубой холстины, с раннего утра до позднего вечера трудящаяся в поле и обладающая самой красивой на свете улыбкой. Она отдавала все свои силы на то, чтобы у дочери были еда и одежда. Именно она научила Юцин читать и писать. Эта женщина умела одним нежным объятием развеять любую печаль, в то время как её собственное сердце было давно похоронено под слоем гнетущей тоски. Она — её настоящая мама.
И всё же ей с раннего детства не хватало тепла. Мать возвращалась домой слишком поздно, и, за приготовленным маленькой дочерью ужином, иногда рассказывала о своей юности или чертила угольком на столе иероглифы. Затем они вместе ложились в кровать. Уставшая женщина засыпала мгновенно, а Юцин ещё долго рассматривала её некогда красивое лицо, покрытое теперь сетью тонких морщин. Далёкие звёзды с любопытством заглядывали в окно их покосившейся хижины, в воздухе пахло отсыревшими досками, а на душе лежала необъяснимая грусть. Всё, что ей оставалось, — тихо шептать спящей матери о своём одиночестве.
— А-Цин, — однажды обратилась к ней мама. — Я сожалею, что не могу всегда быть рядом с тобой. Простишь меня за это?
— Я тебя не виню, — девочка прижалась щекой к её шершавой ладони. — Ты трудишься ради меня.
Она действительно никогда её не винила. Хотя они жили бедно, девочка ни в чём не нуждалась. Юцин любила маму всем сердцем, однако самым близким для неё человеком по воле судьбы стала Гунъи.
Юцин, проводившая практически всё своё время за ведением домашнего хозяйства, привыкла оставаться одна. Никто не спрашивал, что она чувствует, не просил рассказать о самых сокровенных мечтах и не делился своими. Словно растущая на голой скале одинокая вишня, она с сожалением смотрела туда, где простиралась долина других цветущих деревьев. Она бы хотела жить среди них, но, увы, между ними лежала целая пропасть. Кора маленькой вишни постепенно твердела, защищая её от сильного ветра и ледяного дождя, а сама она вскоре перестала тянуться ветвями к долине.
Всё изменилось после встречи с Гунъи. Когда ранним утром Юцин обнаружила под дверью письмо, над головой рассеялись свинцовые тучи, и нежные лучики солнца растопили на стенках души пока ещё тонкий слой льда. Она больше не была одинока.
Гунъи раз в несколько дней присылала ей письма. С замиранием сердца Юцин расправляла бумагу и долго-долго, точно смакуя каждое слово, читала истории лучшей подруги. Она писала ей о загадочных просветлённых, способных затмить своей красотой луну и звёзды, о священной горе Лаошань, покрытой цепью чистейших озёр. Гунъи рассказала ей о своей главной мечте сделать мир чище и лучше, изгнав всё существующее в нём древнее зло. И, самое главное, в каждом письме она задавала вопрос, который важно было услышать Юцин.
«Как ты?»
Эти два слова разгладили измятый листок её озябшей души. Шесть лет подряд она грелась в лучах заботы своей лучшей
