Когда надгробные речи наконец завершились, к алтарю вышелодетый в белый хитон Верховный Жрец Недры, тучный мужчина с большим чувственнымртом. Перебирая события из жизни Рэн Боуруна, он произнес пространноенравоучение о том, какие преимущества дает богатство, если его умелоиспользовать. Сначала Гариона шокировало, что Верховный Жрец выбрал подобнуютему, но лица завороженно слушавших людей, столпившихся в храме,свидетельствовали о том, что проповедь о деньгах трогала толнедрийцев доглубины души.
Когда все эти бесконечные речи были закончены, императораположили рядом с его женой под мраморную плиту, в отведенной Боурунам частиподземелья под храмом. Плакальщики возвратились в главный зал, чтобы выразитьсоболезнование семье умершего. Сенедра держалась хорошо, хотя была оченьбледна. Один раз она слегка покачнулась, и Гарион протянул руку, чтобыподдержать ее.
- Не прикасайся ко мне! - прошипела она.
- Что? - удивился Гарион.
- Мы не имеем права выказывать признаки слабости вприсутствии наших врагов. Я не собираюсь падать в обморок на потеху Хонетам,Хорбитам или Вордам. Мой отец восстал бы из могилы, если бы я это сделала.
Один за другим продолжали подходить члены всех знатныхсемей, чтобы выразить облаченной в черную соболиную мантию маленькой королевеРивской свое глубокое и откровенно лживое сочувствие. Гариону все это казалосьотвратительным. Его лицо становилось все более мрачным и суровым, что несколькоподпортило радость великим герцогам, их женам и многочисленным подхалимам.Толнедрийцы боялись и уважали этого высокого, загадочного алорийского монарха,который, неизвестно откуда взявшись, прославился великими подвигами, занялРивский престол и завоевал славу строгого, но справедливого правителя. Говоритьдерзости в его присутствии представлялось им небезопасным.
Наконец Гариону все настолько опротивело, что он забыл дажепро свое утонченное сендарийское воспитание и твердо взял жену за локоть.
- Давай уйдем отсюда, - обратился он к ней голосом,донесшимся до всех уголков храма, - а то здесь запахло тухлятиной.
Сенедра бросила на него быстрый взгляд, с царственнымвеличием подняла голову, взяла его под руку, и они вместе прошествовали когромным бронзовым дверям. Толпа в гробовом молчании расступилась перед ними.
- У тебя очень хорошо получилось, дорогой, - похвалила егоСенедра, когда они ехали в золоченой императорской карете обратно во дворец.
- Еще несколько минут, и я бы не сдержался, - ответил он. -Я либо должен был сказать, что обо всех них думаю, либо превратить всю этусвору в кротов.
- Какая восхитительная мысль! - воскликнула она. - Еслихочешь, можем вернуться.
Когда через час во дворец прибыл генерал Вэрен, лицо егосияло откровенным злорадством.
- Бельгарион, - произнес он с широкой усмешкой, - тывсе-таки великий человек. Одним словом ты сумел смертельно обидеть почти всюзнать северной Толнедры.
- Каким это словом?
- Тухлятина.
- Я очень сожалею.
- Не сожалей. Несколько грубовато, но зато в точку. Однакотеперь у тебя появилось немало заклятых врагов.
- Этого еще не хватало, - хмуро проговорил Гарион. - Ещенесколько лет, и у меня во всех концах света будут враги.
- Если у короля нет врагов, значит, он плохо делает своедело, Бельгарион. Только пустой человек может прожить жизнь, никого не обидев ине задев.
- Спасибо.
Был не совсем понятен нынешний статус генерала Вэрена. Его"усыновление" последним императором не имело под собой никакойзаконодательной основы. Претенденты на трон, ослепленные жаждой завладетьимператорской короной, убедили себя, что он будет просто выступать в качествераспорядителя, пока вопрос не разрешится обычным порядком.
Сомнения сохранялись вплоть до дня официальной коронации,которая была назначена через два дня после похорон Рэн Боуруна. Когда генерал,прихрамывая, вошел в храм Недры, одетый в военную форму, а не в золотую мантию,которую разрешалось носить только императору, по толпе претендентов на престолпрокатилось злорадное оживление. Казалось, что этот человек не собираетсяиспользовать свое временное возвышение. Возможно, придется потратиться навзятку, но титул императора Толнедры стоит того. Когда Вэрен, сверкая золотыминагрудниками доспехов, приблизился к алтарю, его встретили широкими улыбками.
Тучный Верховный Жрец на мгновение наклонился к нему ипрошептал что-то на ухо. Вэрен ответил, и лицо толстяка в белом хитоне вдругрезко побледнело. Трясясь крупной дрожью, он открыл стоявшую на алтарехрустальную с золотом шкатулку и вынул оттуда усыпанную драгоценными камнямикорону. Коротко подстриженную голову Вэрена умастили благовониями, и ВерховныйЖрец трясущимися руками поднял корону.
- Коронуется, - провозгласил он голосом, который от испугапочти что перешел в писк, - коронуется император Рэн Боурун XXIV, повелительТолнедры.
На минуту в храме воцарилась тишина. Затем раздалисьпротестующие вопли, по мере того как до собравшихся там людей доходил смыслпроисходящего. Но вопли быстро умолкли, когда толнедрийские легионы,построенные вдоль окаймлявших главное помещение храма колонн, с громким стальнымскрежетом обнажили мечи. Сверкающие лезвия поднялись, салютуя новомуимператору.
- Да здравствует Рэн Боурун! - прогремело приветствие. - Даздравствует император Толнедры.
И на этом все закончилось.
В тот же вечер, когда Гарион, Сенедра и только что коронованныйимператор собрались в отделанном малиновой драпировкой кабинете, освещенномзолотистым мерцанием десятков свечей, Вэрен воскликнул:
- Внезапность так же важна в политике, как и в военном деле,Бельгарион. Если противник не знает, что ты собираешься предпринять, он несможет подготовиться к ответным действиям. - Теперь генерал в открытую носилзолотую императорскую мантию.
- Да, разумно, - ответил Гарион, потягивая из кубка доброетолнедрийское вино. - Ты вместо мантии императора надел доспехи, и они допоследней минуты ни о чем не догадывались.
- Все гораздо проще, - рассмеялся Вэрен. - Многие из этихдворян проходили военную подготовку, а мы учим наших легионеров бросатькинжалы, и поскольку я стоял к ним спиной, то мне было спокойнее, когда мои лопаткизащищал прочный стальной лист.
- Беспокойное это дело - заниматься в Толнедре политикой,верно?
Вэрен кивнул в знак согласия.
- Зато не соскучишься, - добавил он.
- Интересные у тебя понятия о забавах. В меня несколько разбросали кинжалы, и что-то мне не было очень весело.
- Мы, Анадилы, всегда отличались своеобразным чувствомюмора.
