от Петроградской городской думы к Таврическому дворцу, где заседало Временное правительство, чтобы лоббировать избирательное право для женщин. Шествие сопровождала женская конная милиция, а участницы марша несли транспаранты с надписью: «Место женщины — в Учредительном собрании».
Шествие возглавляли Вера Фигнер, освобожденная из тюрьмы после революции 1905 года, и Поликсена Шишкина-Явейн, врач, с 1910 года руководившая Всероссийским союзом равноправия женщин. Обращаясь к новым правителям России, Шишкина-Явейн заявила: «Мы пришли напомнить вам, что женщины были вам верными товарищами в гигантской борьбе за свободу русского народа, переполняли тюрьмы, смело шли на каторгу, и лучшие из нас бесстрашно смотрели смерти в глаза». Она требовала признания женщин гражданками, заявляя, «что Учредительное собрание, на котором будет представлена только одна половина населения, никоим образом не может считаться выразителем воли всего народа, а только половины его» [Закута 1997].
В конце концов Временное правительство уступило. В июне 1917 года женщины-юристы наконец получили право выступать в качестве поверенных и представлять клиентов в суде. Женщины также получили равные права с мужчинами на государственной службе, что было особенно важно для учительниц. 20 июля все люди старше 20 лет, как мужчины, так и женщины, получили право голосовать за кандидатов в новое Учредительное собрание. Такая готовность Временного правительства согласиться с феминистскими требованиями обеспечила ему осторожную поддержку феминисток, в том числе поддержку дальнейшего участия России в войне.
Сама война, которая теперь представлялась подлинно народной (в противовес царско-имперской), вновь стала вызывать в некоторых кругах энтузиазм. В военное министерство начали поступать запросы о формировании целиком женских воинских частей. В надежде, что появление женщин-солдат пристыдит новобранцев-мужчин, уже отказывающихся воевать и дезертирующих в рекордных количествах, в конце мая 1917 года министр дал Марии Бочкаревой добро на набор в первый Петроградский женский «батальон смерти»; был сформирован и второй, Московский женский «батальон смерти». Тысячи женщин вступали туда добровольцами. Другие формировали независимые женские воинские части. Женщина-солдат не была чем-то необычным в русской армии, как заметила летом 1917 года одна фронтовая медсестра. Чтобы получить контроль над этими подразделениями, а также удовлетворить запрос женщин на расширение их возможностей участвовать в войне, правительство вынуждено было увеличить количество женских воинских формирований. Число женщин, вовлеченных в боевые действия и связанную с ними деятельность, возросло настолько, что в августе 1917 года в Петрограде был проведен Женский военный съезд для координации их работы[154]. К концу войны в боях участвовало около 6000 русских женщин — рекорд, уникальный для Первой мировой войны (рис. 11–12).
Рис. 11. Санитарки. Предоставлено библиотекой Конгресса США
Хотя женщины низших классов и разделяли общую послереволюционную эйфорию, их потребности и стремления часто не совпадали с потребностями и стремлениями либеральных феминисток. Когда одна из феминисток после победы в борьбе за избирательные права подошла к толпе женщин, стоявших в очереди у булочной, и заявила: «Поздравляю вас, гражданки, мы, русские женщины, получим права», — ее встретили равнодушие и непонимание[155]. После Февральской революции, когда женщины из низших слоев общества стали увереннее и напористее, они редко отстаивали политические права женщин как таковые или боролись за право держать оружие. Возьмем, к примеру, солдатских жен, одну из самых влиятельных групп после Февральской революции. Ворвавшись в середине марта 1917 года на женское собрание в портовом районе Петрограда с требованием увеличить им паек, солдатки настаивали на первоочередной важности своих потребностей. Их возмутило, что все говорят о работницах, о прислуге, о прачках, а о солдатках ни слова[156]. Гнев солдаток утих только после того, как собрание приняло резолюцию о пайках. 11 апреля 1917 года около 15 000 солдатских жен вышли на улицы, устроив массовую демонстрацию на Невском проспекте. «Прибавку пайка семьям солдат — защитникам свободы и народного мира!», «Кормите детей защитников Отечества!» — гласили их самодельные плакаты.
Рис. 12. Петроградский женский батальон. Предоставлено библиотекой Конгресса США
В июне женщины образовали Союз солдатских жен; подобный же союз организовался и в Туле. Заявляя о связи своих требований с интересами страны, солдатки добивались не политических, а экономических прав и говорили о себе как о женах и матерях, а не как об автономных гражданках (рис. 13).
Рис. 13. К. Булла. Марш солдатских жен. Предоставлено Библиотекой Конгресса США
Среди рабочих в 1917 году наибольший вес в риторике приобрел не гендерный, а классовый язык. В прокламации Смоленской инициативной группы женщин и матерей, опубликованной в независимой социалистической газете в мае 1917 года, группа заявляла, что присоединяется к протесту трудящихся против войны, и призывала прекратить бессмысленное кровопролитие, не несущее никакой пользы рабочим и лишь приносящее их сыновей в жертву ненасытной пасти капитализма[157]. Ободренные новой свободой, дающей возможность объединяться, работницы тех профессий, которые до сих пор стояли в стороне, продемонстрировали беспрецедентную готовность отстаивать свои интересы. В мае более 3000 прачек начали забастовку, организованную их новым профсоюзом. На их требования восьмичасового рабочего дня и минимальной заработной платы в четыре рубля в день наниматели отвечали угрозами отправить их в тюрьму и выселить из квартир. К некоторым пикетчицам применили физическую силу, другие были арестованы. Владельцы организовали свой союз; широко распространилось штрейкбрехерство. Однако прачки упорно стояли на своем и через месяц одержали хоть и скромную, но все же победу.
Еще одна забастовка, в которой главную роль играли женщины-красильщицы, продлилась с 13 мая по сентябрь 1917 года. Забастовка, возглавляемая новым профсоюзом рабочих химической промышленности, получила широкую поддержку рабочих организаций и все же закончилась неудачей. Однако большинство работниц не проявляли большого желания бастовать, а когда все же бастовали, то их акции чаще всего носили оборонительный характер. Осознавая, как малы шансы на победу, женщины опасались, что заводы закроются, и тогда они лишатся возможности содержать себя и своих детей. Их опасения только усиливало то, что работники-мужчины при угрозе увольнения иногда предлагали уволить в первую очередь женщин.
Экономические проблемы в течение 1917 года не только не исчезли, но усиливались. Инфляция перекрывала рост заработной платы, и в городах исчезла еда. Тяжелая нагрузка сказывалась на внешнем виде женщин. «Все посерело, озабочено, лица вытянулись, — рассказывала петроградская жительница в своем дневнике в начале октября. — В особенности поражают лица простых женщин… и забота, забота на их лицах» [Рогалина, Телицын 1997]. Улицы опустели, если не считать бесконечных очередей перед продовольственными лавками. В конце лета и начале осени при активном участии женщин вновь вспыхнули продовольственные беспорядки.
Признавая новую значимость женщин, в
