– Ну, а просто пластинку поставить недостаточно?
– Так ее поди еще найди! – ответил Андреас. – У нас такого не выпускают. И потом, вживую слушать – это совсем другое!
– Точно! – Сакси махнул красно-белым платком. – Это ваще круто, круче некуда!
– Круче некуда! – передразнила его тетя Эльке. – Сказать вам, что я думаю? Это не ваще круто – это ваще тупо!
Сакси опустил платок и подавленно уставился на синюю клеенку на столе.
– И что вам с этой прямой трансляции? Просто стоять у Стены и ждать, когда из-за нее донесется музыка? Это же унизительно!
– Вовсе нет! – возразил Андреас. – Боуи слушать совсем не унизительно.
– По-любому лучше, чем слушать «Пудисов». И смотреть на «Пудисов», – всхлипнул Сакси.
Тетя даже не улыбнулась.
– Ну, теперь посмотрите, что из всего этого вышло. Юрген задержан, – тетя Эльке встала. – Да что я тут перед вами распинаюсь?! Вы и понятия не имеете, что это значит!
Она подошла к раковине и принялась с остервенением мыть посуду. Одна тарелка раскололась, и от этого тетя разозлилась еще больше. С досады она швырнула в нас мокрой губкой. Мы предпочли ретироваться в гостиную, и там Сакси начал причитать, что ужасно голоден.
Андреас велел ему заткнуться не знаю сколько раз. Наконец он затих.
От пережитых ужасов мы действительно совсем забыли о еде. Но никто не отваживался пойти попросить тетю Эльке сделать нам пару бутербродов. Она ушла в спальню и включила Шопена.
– Жрать не дают, зато какое-то бренчанье слушать заставляют, – злился Андреас.
Наконец мы заснули.
Назавтра тетя Эльке разбудила нас в семь.
– Всё, комсомольцы, экскурсия в столицу закончена, двигайте домой!
На «Траби» она отвезла нас на вокзал в Лихтенберг и проследила, чтобы мы сели в поезд на Росток. Ехали мы молча. Меня грызла совесть из-за дяди Юргена.
Дома на главном вокзале мы купили родителям цветы. Мама ругала меня больше часа. Потом запретила на сегодня смотреть телевизор и выходить на улицу.
Я стала читать папе «Время-не-ждет». Кажется, он даже не заметил, что меня два дня не было дома.
На следующий день на уроке обществоведения фрау Граль, подняв указательный палец, клеймила события в Берлине.
– Контрреволюционеры попытались нагло и демонстративно навредить нашей стране, устроив рок-концерт у границы ГДР. Динамики были направлены прямо на Восточный Берлин. Это настоящая провокация Запада!
Мы с Сакси сделали каменные лица и опустили глаза. Зато Андреас поднял руку. Я ткнула его карандашом в спину: не высовывайся!
– Пожалуйста, Андреас, вы хотите что-то добавить?
– А как вообще выглядят контрреволюционеры?
– Что за глупый вопрос! – фрау Граль беспомощно огляделась.
Саксина рука взмыла вверх.
– Глупых вопросов не бывает, бывают только глупые ответы.
Фрау Граль окончательно растерялась.
– Да, конечно… Спасибо… Кто из вас знает, как ответить на вопрос Андреаса?
Сабина подняла руку.
– Контрреволюционера узнают не по тому, как он выглядит, а по его делам.
– Прекрасно, спасибо, Сабина!
Андреас заерзал, явно собираясь еще что-то сказать.
Я наклонилась вперед и шепнула:
– Молчи, дурак!
– О чем вы там шепчетесь, Ханна? Или хотите высказаться по теме?
Я молчала, уставившись в окно.
– Я крайне удивлена вашим поведением, – пискнула фрау Граль.
Сакси снова поднял руку.
– А кокта я ишшо в Трэсты-ы-ыне жил, мине один челофе-е-ек в трамфае сказал, что гондррефолюционе-е-ера можно расбознать по черной бороде-е-е, – сказал он, включив саксонский на полную мощность. – Пра-а-афта, што-о-о ль?
Класс захихикал.
Фрау Граль пошла красными пятнами. Отвернувшись к доске, дрожащей рукой она написала: «Производительные силы» и «Производственные отношения».
* * *
Я лежу на спине не шевелясь. Холод проникает в тело все глубже. Пусть нас относит течением, мне все равно – сил больше нет… Волны бьют по ушам, на них надвинута шапочка, но все равно я чувствую давление и слышу шум. Ушам больно.
Вокруг – только холод и вода. Она везде, обтекает и окружает меня, горит на губах и в горле. Мне плохо, очень плохо…
Прищуриваюсь, вглядываюсь в густой слой облаков. Глаза болят, хочется немедленно их закрыть. Некоторые облака совсем темные. Скоро погода испортится.
Андреас качается на волнах рядом со мной, почти дремлет, сил плыть у него тоже нет…
Вдруг на небе появляется что-то еще. Что-то черное…
Оно отделяется от облаков. Муха, что ли, на очки села? Нет, быть такого не может, мы же посреди Балтийского моря. Снимаю очки и вдруг слышу гул – отдаленный, но отчетливый.
Снова смотрю в небо, глаза фокусируются с трудом. Опять вижу что-то черное: оно растет, движется прямо к нам. Что же это такое? Над черным пятном вдруг возникает какое-то ритмичное посверкивание, как от быстрого вращения.
Не может быть! Глазам своим не верю!
Андреас хватает меня за руку. Он больше не дремлет, он тоже это увидел.
Я выпрямляюсь, растерянно смотрю вверх.
Это вертолет!
Шум мотора все громче.
– Боевой вертолет, русский! – орет Андреас.
Тот поляк!
Он нас выдал! Мы в международных водах, и они хотят забрать нас на вертолете. Но неужели им удастся заметить нас посреди моря? Это же как найти иголку в стоге сена!
Может быть, они просто случайно летят в нашем направлении?
Но почему? Может, это маневры? Не полетят же они так далеко в море только из-за нас?
Надо нырять. Немедленно!
Я смотрю на Андреаса, он на меня. Тут до меня доходит, что «надо нырять» я только подумала, но вслух не сказала, перепутав мысли и реальность. В открытом море всё путается.
– Ныряем!
Снова надеваю очки, засовываю трубку в рот, неловко и резко, – десны тут же начинают кровоточить. Глубоко вдыхаю, в горло попадают капли воды, его дерет, я кашляю – и ныряю.
Нужно погрузиться как можно глубже, чтобы ласты не взбивали воду на поверхности.
Шнур на запястье натягивается, но тут же снова провисает – Андреас где-то рядом. Мы нырнули в одном направлении, на несколько метров в темную глубину, и останемся там, сколько можем выдержать.
Вижу, как наверх поднимаются пузырьки от нашего дыхания. Опасность все время была под нами, теперь к ней прибавилась еще одна – сверху, над нами.
