у аудитории, на которые несчастные чиновники не могли дать ответ. Например: «Как сочетать бдительность со свободой слова, печати и собраний? Ведь обязательно всякое контрреволюционное отрепье попытается использовать все эти свободы против социалистического государства. Ведь лишать слова нельзя будет, за шкирку брать да за решетку тоже нельзя будет. Как же связать концы с концами? Как понимать запрещение арестов без санкции прокурора, сейчас имеется резкое отступление от Конституции, то есть рост арестов. Будут ли по новой конституции закрыты церкви без согласия верующих?»[364] и т. п.
Бывало, что агитаторы начинали заговариваться. На вопрос, когда будет коммунизм, последовал ответ докладчика: «Народ у нас скоро будет жить при социализме, а вожди уже живут при коммунизме». Другой раз на подобный вопрос председатель двусмысленно ответил: «До коммунизма мы не доживем, но мы должны много работать, чтобы вожди могли его построить». На вопрос, кто такие душевнобольные, был дан ответ: те, которые верят в бога. Люди делились впечатлениями от этих собраний: «Я дома Конституцию читаю – понимаю, а здесь ничего не узнаю»[365].
Ставшие известными региональному руководству ошибки пропагандистов служили причиной их отзыва, а иногда и основанием для обвинения в троцкизме. Любой ответ мог привести функционеров к серьезным неприятностям. Причиной нервозности чиновников было то, что они чувствовали угрозу своим позициям и сверху, и снизу, опасаясь, что новые свободы и предстоящие выборы могут привести к отстранению их от власти. Поощрение людей к реализации своих прав в соответствии с Конституцией и отзыву бесполезных бюрократов со своих постов означало бы рубить сук, на котором они сидели.
Под давлением и угрозами сверху невротизированная реакция внизу постепенно набирала обороты и превращалась в оргию доносов и обвинений, которые служили доказательствами преданности.
В то же время от граждан поступало немало конструктивных поправок в проект Конституции. Так, на 15 октября 1936 года были обобщены материалы ЦИКов союзных и автономных республик, областных и краевых исполкомов, 505 центральных и местных газет и писем, поступивших в ходе всенародного обсуждения. Было учтено 13 721 предложение, из них 1 161 были неповторяющимися. Наибольшее количество предложений поступило к главам Х «Основные права и обязанности граждан» – 6354, XI «Избирательная система» – 3014 и к главе I «Общественное устройство» – 1061[366].
В частности, были предложения признать собственность общественных организаций, считать колхозную собственность государственной, разрешить рабочим и служащим обзаводиться приусадебной землей и домашними животными, а также передать леса, находящиеся в колхозном массиве земли, в пользование колхозам. Лидерами по числу поправок являлись ст. 135, 120 и 119, регулирующие права граждан. Самыми важными из них были избирательное право, право на социальное обеспечение в старости и право на отдых[367].
Наиболее массированное идеологическое воздействие в процессе обсуждения проекта Конституции было направлено на советскую деревню, где, несмотря на трагические последствия коллективизации, проживало еще большинство советских граждан. Власти хотели превратить крестьян не только в сторонников колхозного социализма, но и в апологетов сформировавшегося режима. «Нужно, чтобы понимание колхозников, их кругозор, их политическое мировоззрение непрерывно росло, выходило за рамки своего колхоза. Нужно, чтобы колхозник научился охватывать деятельность не только своего колхоза, но и деятельность всего государства»[368].
Важным этапом всенародного обсуждения проекта Конституции было обсуждение на общих собраниях колхозников. При подготовке к ним большое внимание уделялось элементам внешней агитации. Докладчиками по всем вопросам были председатели колхозов и представители вышестоящих партийных и государственных органов. В собраниях принимали участие не только члены артели, но и крестьяне, не входившие в колхоз, но проживавшие в пределах его территории.
Все они обсуждали проект как граждане, рассчитывающие на закон, права и свободы. Быстро выяснилось, что очень многим не нравятся колхозы. Наибольшую тревогу властей вызывали просьбы и требования крестьян «отменить колхозы» и записать в Конституции о возвращении незаконно изъятого у них при коллективизации имущества. Большие споры среди крестьян возникали по поводу статей первой главы, в которой зафиксированы нормы, связанные с кооперативно-колхозной и личной собственностью. «Если земля является кооперативно-колхозной собственностью и принадлежит нам вечно, то почему мы не можем ею распоряжаться?» Часто крестьяне поднимали вопрос о двойном налоге на землю. «Земля является государственной собственностью, то есть принадлежит народу. Но почему тогда колхозы платят налог за землю и каждый колхозник тоже платит?» Колхозники считали также необходимым приравнять свое положение к статусу рабочих, т. е. предусмотреть регулярный отпуск, один выходной день в неделю, право на отдых в санатории. «Почему колхозники работают круглый год, и если урожай не имеется, значит, они даром работали, а рабочие получают зарплату регулярно?»[369]
По данным НКВД, наиболее часто встречались следующие «контрреволюционные» высказывания крестьян: 1) разжигание недовольства колхозников по отношению к рабочим; 2) распространение пораженческих настроений; 3) требования прекращения планирования государством хозяйственной жизни колхозников, освобождения крестьян от государственных обязательств по поставкам; 4) распространение провокационных слухов о том, что «Конституция – фикция»; 5) требование возвращения кулаков с мест высылки и возвращения им имущества; 6) требование открытия всех церквей, запрещения антирелигиозной пропаганды, высказывание антисемитских настроений и т. п.[370]
К «враждебным откликам» были также отнесены письма некоторых колхозников и крестьян-единоличников, касающиеся права колхозников «создавать при сельсоветах крестьянские союзы, которые бы заботились обо всех крестьянских нуждах». Обосновывалось это предложение тем, что правления колхозов «в большинстве случаев ведут крестьянство не к зажиточной и культурной жизни, а к развалу колхозов». Путь восстановления крестьянских хозяйств авторы писем видели в обязанности государства «давать крестьянам ссуды сроком от трех лет»[371].
Впрочем, не дремали и проводники сплошной коллективизации. Они требовали оставить ограничения избирательных прав для категорий, ранее лишенных избирательных прав (священнослужителей, лиц, прибегавших к наемному труду с целью извлечения прибыли; лиц, живущих на нетрудовые доходы; частных торговцев, торговых и коммерческих посредников). Граждане выражали недоумение: как священники, кулаки, бывшие белогвардейцы получат равные со всеми остальными советскими гражданами права?
Жаркие споры по этому поводу происходили и в подкомиссии К. Радека по разработке реформы избирательного законодательства. В целом в проекте, разработанном подкомиссией Радека, предлагалось сделать выборы равными, прямыми, тайными, но не всеобщими, оставив ограничения для отдельных групп граждан, ранее лишенных избирательных прав.
Однако так называемых лишенцев к тому времени оставалось немного. В целом по СССР их доля составила 2,1 % в городе и 2,6 % в сельской местности, по РСФСР – 1,9 и 2,3 % соответственно[372]. Посчитав это количество исчезающе малым, Сталин лично принял решение отменить ограничения в избирательных правах по социальным основаниям. Возможно, впоследствии он и пожалел об этом решении, когда по итогам всенародного обсуждения проекта Конституции и избирательной кампании наступил момент истины.
Всенародное обсуждение проекта Конституции вылилось не только в предложение конкретных норм Основного закона: обсуждая
