ты только додумался?
По-прежнему ощущаю дрожь и с трудом глотаю воздух, пока Сара стягивает с меня кофту, осматривая кровавые полосы, которыми меня изрисовал демон. Кровь течет сильно, и ведьма торопится к сундуку, вытягивает вату и флакон с синей жидкостью, смазывает мои раны, пока я стараюсь восстановить затуманенный рассудок.
— У тебя ожоги, — выговариваю сухими губами и касаюсь ее шеи. Сара вздрагивает. Видя мою боль, она позабыла о своей. — Нужно смазать.
— Ничего страшного, я...
— Я мертв, Сара. Забыла? Лечить меня — бессмысленно. Неси мазь от ожогов.
— Раны, оставленные Волаглионом, не исчезают, даже если тебя убить, ты переродишься с ними, понимаешь?
— Я знаю. Ничего. Шрамы украшают мужчин.
Сара задерживает на мне взгляд, а потом встряхивает головой, будто отгоняя наваждение. Она находит мазь в том же громадном лубяном сундуке и подходит к зеркалу. Я забираю тюбик. Осторожно откидываю ее волосы с плеч и наношу слой на ожог от огненных ладоней демона, аккуратно втираю.
— Есть исцеляющие слова, — шепчет Сара, заглядывая в мои глаза через плечо. — Мы, ведьмы и колдуны, используем их, чтобы усиливать эффект снадобий.
— Опять латынь?
— Не обязательно. Нужно сосредоточиться на ране, мысленно направить энергию на нее. И просто повторять. Например, так: энергия жизни по венам течет, силой меня наполняя, направь, о извечная, к утрате поток, раны исцеляя...
— Вы на ходу эти стишки придумываете? — смеюсь, хотя веселого мало.
Сара вздрагивает от прикосновений.
— Нет, Рекси. Эти фразы веками повторяли ведьмы, и слова обрели магическую силу, когда мы их произносим, то используем энергию и силы наших предков.
Я черпаю побольше мази, повторяю заклинание, жирно растирая поврежденную кожу. И — глазам не верю — ожоги уменьшаются, затягиваются. Рассматривая мое изумление, Сара растягивает губы в столь неуместной сейчас улыбке. Она гладит мои порезы, бормочет на латыни; и боль моя почти полностью испаряется, а прикосновения отзываются внутри сладкой трелью.
Я с оголенным торсом. Сара в порванной блузке. Невольно бросаю взгляд на алый лифчик из мелкой сетчатой ткани, сквозь него просвечиваются соски. И тело реагирует на ведьму. В попытке снизить градус напряжения, спрашиваю:
— Как часто он требует кого-то убивать?
— Раньше... раз в год. Теперь, когда его время на исходе, каждые несколько месяцев.
— Он питается душами? Я не понимаю.
— Демон заточает их и выкачивает энергию через страх. Там... за дверью. Находит в подсознании самый жуткий кошмар и начинает окунать тебя в него, ты сходишь с ума, теряя жизненную энергию, а он жрет ее, жрет твою душу, и это дает ему силы.
— А что насчет тебя? Кто поддерживает твои силы?
— Он сам, — вздыхает Сара. — Но не поддерживает, а скорее увеличивает.
— Разве ты не можешь просто сбежать? Уехать куда-нибудь?
Сара удрученно вздыхает и убирает мазь обратно в сундук. Я тяну ее за руку к кровати. Матрас проседает под весом, придвигая нас друг к другу.
— Как призраки дома не могут сопротивляться чарам медальона, так и я беспомощна перед Волаглионом, пойми. Десятки лет я искала путь к освобождению. Но его нет.
— Прости меня.
— Тебя? За что?
— За мое поведение. Я на грани. Могу говорить глупости и совершать необдуманные вещи. Впереди — пустота и ужас. Я потерян. Подавлен. Взбешен.
Сара поднимает голову, и я вижу ее расширенные зрачки.
— Я не та, перед кем нужно извиняться.
— Ты единственная, перед кем я готов извиняться.
Она усмехается, сжимая мою руку теплыми ладонями.
— С каких пор ты стал романтиком?
— Я мечтатель.
— Нет, — поглаживая мои пальцы, произносит она. — Ты тот, кто воплощает мечты. Знаешь, ты прекрасен, как личность, если честно.
Я сгребаю ее в объятья. В синих глазах танцуют блестящие волны.
— Сара, умеющая льстить, мне нравится, — склоняюсь, почти касаясь ею губ своими. — А о чем ты мечтаешь?
— Это не очевидно? — выговаривает она, скользя взглядом от моей груди до подбородка. — О том же, что и ты...
Я обхватываю ее лицо. В светлых глазах вспыхивают озорные огоньки. Она в моих объятьях. И это невыразимо приятно. Хочется, чтобы момент нашей близости длился до скончания веков, чтобы не существовало дома сорок семь, а мы были просто Рексом и Сарой, которые встретили друг друга среди многотысячной толпы.
— Свободы, Рекси, — говорит она, когда я прижимаюсь лбом к ее лбу. — Я мечтаю о свободе, как и ты.
— А если бы она была? Сегодня Рождество. Желания лучше произносить вслух, м?
Прохожусь губами до ее виска. Запускаю руку в расстегнутую блузку, сжимаю тонкую талию. Аметистовые глаза блестят. О, святые и проклятые, как же эта девушка прекрасна... невыносимо прекрасна! Я не могу с ней нормально разговаривать, ибо мысли сыплются трухой. Все, кроме одной — образа ее извивающегося подо мной тела.
— Хочу провести хотя бы парочку ночей у океана. Я никогда не видела его вживую. Вечер. Нагретый песочный берег. Красное французское вино.
Я сглатываю. Невыносимо жажду ее нежности, тепла и мягких поцелуев... до сумасшествия.
— А для меня в твоей мечте место найдется?
Окунаюсь носом в рыжие волосы. Меня сладко потрясывает. Вдыхаю лаванду и шалфей — запах, который делает меня счастливым и тающим в предвкушении.
— Тебе найдется место в куда более важном месте, — ее дыхание у уха.
Пальцы Сары касаются груди в районе сердца, и я замираю, ощущая рваный ритм нашего пульса. Жар. Я тяну ее дальше на кровать, подминаю под себя. Один раз... хотя бы один раз. Мне безумно хочется продолжения... и отклика!
Она жадно смотрит. И вмиг обнимает за шею, дергает на себя.
Короткий вздох.
Ее вкус — и мой взорвавшийся рассудок. Сара целует меня. Ее язык гладит мой, а ладони очерчивают спину, спускаются ниже. Она обхватывает меня бедрами. Я отвечаю на поцелуй — страстно и горячо. Совершенно теряю контроль! Не знаю, остановились бы мы в другом случае, но в сию минуту нас обоих пронзает струна боли, скручивает изнутри.
— Что за черт? — ахаю я, лапая сам себя.
Сара шипит сквозь зубы и держится за горло:
— Тьма... ее остатки.
— Не понял, — кривлюсь от саднящих порезов, но их плач утихает.
— Волаглион ушел за дверь. Не знаю, как объяснить. Его часть, которая не успела покинуть наши тела, последовала за
