⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Ссора
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Я обидел тебя при всех?
Богатырь, прости мне мой грех.
Видишь — я пред тобой стою,
Сделай жертвой душу мою!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Среди богатырей Манаса было немало певцов, чьи слова рождались горячими, а пение бесподобным. Однако лучшим из певцов киргизы почитали Ирчи, того самого, который на поминках по Кокетею об одном лишь украшении на дверях юрты пел до заката дня и вышел победителем в состязании. Вот этот Ирчи, восхищенный обликом Алмамбета, пораженный удивительной повестью его жизни, сложил о нем песню, правдивую и звонкую, и кончалась песня такими словами:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Алмамбета мы воспоем:
Устрашил он Чингизов дом,—
Эти слова справедливы!
Алмамбет не стерпит обид,
Конурбаю он отомстит:
Эти слова справедливы!
Алмамбет — великий герой,
Для киргизов — Манас второй:
Эти слова справедливы!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Песня так пришлась по вкусу всему народу, что ему показалось, будто он сложил ее сам, и люди стали петь ее, ибо полюбили китайского витязя за его мудрые советы, за его добрый нрав и силу. Только некоторым богатырям из числа сорока не понравилась эта песня, и они пришли к Чубаку и сказали:
— Мы думали, что второй Манас — ты, а люди поют, что второй Манас — китаец Алмамбет. Разве ты не умрешь от стыда, Чубак?
Услышав эти слова, Чубак насупил упрямые брови. Давно уже жаждал он поединка с Алмамбетом. Не по душе ему был этот пришелец, так быстро завоевавший сердце Манаса. Среди киргизских богатырей самыми отважными были сорок храбрецов, а среди сорока самым отважным был Чубак, первый поклявшийся Манасу в вечной верности. И вот Чубак, с детства деливший с Манасом славу побед и боевые раны, был оттеснен в Манасовом сердце чужестранцем, да еще китайским ханом!
Чубак подумал:
«Давай, китайский беглец, поговорим один на один! Искусно оплел ты душу Манаса. Я расплету хитрые твои узлы! Хочу узнать, кто среди киргизов второй Манас: ты или я!»
Так подумав, Чубак облачил свое богатырское тело в одежды, непроницаемые для вражьих стрел, вскочил на коня и поскакал в сторону юрты Алмамбета. И что же он увидел, когда приблизился к юрте? Он увидел то, что залило его душу гневом и обидой. Он увидел четверых: Манаса, Бакая, Кошоя и Алмамбета, и у всех четверых был вид людей, принявших великое решение, а Манас глядел на китайца, как на любимого брата, и, приветствуя подъехавшего Чубака, сказал ему:
— Я рад, мой Чубак, что ты, сердце моего сердца, первым из сорока богатырей узнаешь важную новость: решил я совершить перемены в нашем войске, ибо Алмамбет нашел, что мы не знаем как следует трудного дела войны. Назначил я Алмамбета ханом всего киргизского войска, и теперь каждое его приказание для всех нас — закон. И я, и Кошой, и Бакай, и каждый богатырь, будь он знатный, будь он простой, — все мы должны подчиняться Алмамбету. Приветствуй же его как хана войска, мой Чубак!
Алмамбет взглянул на Чубака и увидел, как собираются у него складки подле наружных углов глаз, как суживаются его глаза, чтобы спрятать злость и превратиться в два тонких и острых лезвия, как искривился рот Чубака, чтобы проглотить слова оскорбления и произнести слова приветствия хану войска.
Пришлось богатырю Чубаку затаить свою обиду, и пусть она кипит в его благородной и простой душе, пока не вырвется, пламенная, наружу, а мы узнаем, почему Алмамбет был объявлен ханом киргизского войска.
Однажды Алмамбет бросил взгляд на пушку Абзель и удивился ее величине. Во всем Китае были только две такие диковинки, и вот одна из них досталась Манасу. Осмотрел ее Алмамбет со всех сторон и пришел в неслыханный гнев, ибо душа его была душой воина. Оказалось, что пушкари до того обленились, что спали в пушке, не чистили ее, и она покрылась двенадцатислойной ржавчиной. Алмамбет приказал пушкарям:
— Возьмите, лентяи, сухого песку, возьмите скребки, вычистите пушку!
Но пушкари в ответ рассмеялись:
— Разве пришел враг? Разве нет мира на земле?
Так рассмеявшись, перевернулись пушкари на другой бок в медном горле Абзели.
Алмамбет, рассерженный, пришел к Манасу и сказал:
— Хан Манас! Я избрал удел быть твоим братом, мне, бездомному, выпал счастливый жребий стать сыном твоего народа, и хочу я поговорить о киргизском войске. Это не войско, если пушкари превращают свою пушку в грязную юрту и спят в ней. Это не войско, если бойцы подчиняются не начальникам, а ханам и старейшинам родов. Каждый воин, будь он знатный, будь он простой, должен знать своего начальника, а начальником должен быть не самый родовитый, а самый опытный и отважный!
Манас, выслушав Алмамбета, позвал на совет Кошоя и Бакая, и они сказали:
— Алмамбет говорит как верный сын народа. Он самый опытный из опытных. Пусть он станет ханом киргизского войска!
Манас принял слова мудрейших из мудрых, и вот Алмамбет, хан войска, приступил к великим переменам. Он приказал ученым писцам подсчитать и записать в книги всех достойных заняться делом битвы, и оказалось, что число воинов Манаса составляет триста тысяч богатырей. Разбил Алмамбет эту грозную силу на тридцать тюменей, по десять тысяч в каждом, и над тюменями поставил начальниками самых смелых и опытных богатырей, не считаясь с их родовитостью, не обращая внимания на их знатность. В широкой долине собралось несметное войско. Алмамбет выделил секирщиков и поставил их отдельно, выделил меченосцев и поставил их отдельно, выделил копьеносцев, и лучников, и сабельщиков, и даже триста стреляющих из ружей, захваченных у воинов Конурбая, и даже пушкарей, и всех поставил отдельно, по роду оружия. Затем выделил Алмамбет и поставил отдельно знаменосца, и все увидели, что войско у киргизов могучее, а порядок стройный, и все стали хвалить китайского исполина. Как некогда свою чернокостную рать, разбил Алмамбет киргизские Тюмени на тысячи, сотни, десятки, и опять получилось, что тысяцкие, сотские и десятские были менее родовиты, чем их бойцы. Каждый хан был зачислен в десяток, и даже Манас попал в десяток Урбю Безродного, друга Алмамбета.
— Ну, — говорили ханы, — теперь Алмамбет, пропади он пропадом, не даст нам житья! Для чего нам эти китайские выдумки? Разве плохо воевали мы раньше? Где это видано, чтобы почтенный хан или бек служил рядовым бойцом в десятке, над которым
